Книга Небеса - Анна Матвеева

На «пса» Батыр не обижался, он вправду тосковал о хозяине по-собачьи. Теперь, когда Жанар смылась из дома с деньгами и наследником, Батыр чувствовал себя совсем брошенным, умел бы — завыл на луну. Вот тут он и позвонил Артему Афанасьеву. Батыр очень рассчитывал на его помощь, она ведь по его части, правда?

Артем нашелся почти сразу и строго потребовал от бывшего соседа по общаге "сидеть дома и быть на связи".

Человек, сказавший эти слова, мало напоминал прежнего Афанасьева мечтателя с крестиком на шее.

ГЛАВА 22. ДУХОВНАЯ ЖИЗНЬ

"Ты зачем пришла? — напустилась на меня Вера. — Вдруг они вернутся?"

"Не могу одна. Там ужасно, там всего его вещи… Игрушки… А здесь работа…"

"Какая теперь работа!" — Вера бросила карандаш в стену. Генерал все не звонил, а Вере, наверное, мешали мои слезы, хоть я старалась всхлипывать как можно тише. Вера пыталась читать полосы, но, даже с первой не покончив, отправилась в буфет за коньяком.

Генерал Борейко позвонил сразу после, как его дочь разлила по рюмкам. Не дожидаясь окончания разговора, Вера дублировала каждое слово отца.

"Соседняя область. Дом отдыха "Березовый лес"… Пятидневный семинар с практическими тренингами. Детей оставляют до лета — в рамках программы. Четырехразовое питание, игры на свежем воздухе…"

"Игры?" — я взревела, как медведица, и Вера возмущенно замахала на меня руками.

"Там много детей, сорок два человека, что интересно — ни одной девочки. Возраст — не старше пяти лет, самому маленькому восемь месяцев. Петр Лапочкин в списке, сопровождающая — бабушка, Ругаева З.П., пенсионерка 1941 года рождения".

"Бабушки с детьми имеют право свободного передвижения по миру", задумчиво сказала Вера.

"Если родители не возражают. Я еще успею на вечерний автобус".

"Глаша, что ты сделаешь, одна? Они даже не пустят тебя в этот свой «Лес»! Подожди, может, отец сможет отправить людей".

"Верочка, ты не понимаешь! Пусть только посмеют не впустить!"

Соседняя область начинается в сотне километров от Николаевска, и места те мне знакомы — приснопамятный Краснокозельск, где жил теперь наш отец, географически принадлежит соседней области. В Николаевске этот край называют "сибирской Швейцарией", потому что здесь много чистых озер, ровных лесов, есть горы и как следствие всем этим красотам — санатории с домами отдыха.

Ввалившись в переполненный последний автобус до Соседска, я простояла на ногах три часа, принимая на себя все повороты, благодарная водителю за грубую езду: она не позволяла утонуть в страшных мыслях. Автовокзал был здесь большим и светлым, как детские мечты о взрослой жизни.

Я сунулась в полуоткрытое оконце «Роспечати», и милая тетка в очках, лежавших на груди, как на стуле, объяснила мне дорогу до "Березового леса". "Совсем недалеко, доча, не забудь сойти на втором повороте после магазина". Мне опять повезло, последним пассажиром я влетела в поздний автобус.

Водитель этой колесницы был сумрачен, курил злобно, будто у него имелись личные счеты со своими легкими. Он не без шика притормозил у своротки к санаторию — в свете фар тянулись в небо лубочные березки и весело резвились буквы на вывеске: "Березовый лес".

Я глянула на шумную трассу и зашагала по дорожке к дому отдыха.

Наконец передо мною выстроились темные терема, огражденные забором. В забор упирался огромный джип — немногим меньше давешнего автобуса.

Ворота оказались открыты. Я толкнула помутневшую от времени деревясину и столкнулась с азиатом из конторы Зубова: он был в расстегнутой куртке, встрепанный — но я все равно его узнала. "Батыр Темирбаев", — вспомнились слова Артема.

"Там никого нет", — сказал он мне. В белом лунном свете хорошо виднелся встревоженный силуэт на крылечке. За Батыром шагали трое крепышей, тоже зубовского разлива.

"Были один день, а сейчас уехали в лагерь, на Алтай", — Батыр нервно разыскивал в кармане сигареты, пока один из крепышей не догадался поднести ему пачку. "Пионерлагерь «Космос», под Барнаулом. Мы едем прямо сейчас, хочешь с нами?"

Я потом только догадалась, откуда он узнал про меня и Петрушку — привет от Веры с Артемом, длиной в сотни километров.

Бледные дни, спускавшиеся над нашим джипом, разъедали светом глаза. Я чувствовала запах, начинавший виться возле моего тела, — мы ехали так долго… Вместо сна приходило тяжелое и мутное забытье — как в начале недуга. В голове роились и всплывали ошметки фраз, куски то ли молитв, то ли угроз, строфы стихотворений и, конечно, арии, хоры, дуэты…

Батыр, мне казалось, не спал вообще — я видела в зеркале жесткие глаза и смятый, нахмуренный лоб.

Он еще не знал, что зря торопится — он уже опоздал к своему мальчику, хотя и ехали мы в одной машине.

Бесконечную дорогу, темные обрамления трассы и молчание спутников я помню ясно — как и однообразные картины, доступные взгляду: дальние огни, привязчивые автомобильчики, пытавшиеся обогнать джип…

Главное сохранилось в памяти разорванным, как старая газета.

Помню испуганно встрепенувшуюся маму, жаркое дыхание костра и Бугрову в драповом пальто, помню даже круглые бусы, дрожавшие на ее красном горле. Помню плач, детский, но не Петрушкин, и суетливые, надоедливые тени, и быстро упавшую ночь — словно бы на всех обрушился шатер. Батыр и крепыши куда-то делись, впрочем, слышно их было отовсюду — они производили столько крика, словно он копился в них все время нашей молчаливой дороги: так ярко напомнившей давнишние поездки с Кабановичем…

"Космея" откупила лагерь «Космос», и здесь, вблизи сакрального Алтая, должен быть выбран один ребенок — младенец мужского пола, Дитя Луны… Я заглядывала в каждую комнату, как опоздавшая студентка врывается в аудитории, разыскивая родную группу. Ведомая страхом, шла дальше, пока не обнаружила наконец своего мальчика — он лежал в кровати, держа в руке погремушку. Рядом суетилась немолодая женщина с валиком волос — кажется. Кажется, я ударила ее. Петрушка громко и горько плакал, я схватила его, вдохнула сладкую полынь волос и тоже заревела.

В Николаевск мы возвращались поездом, а Батыру пришлось остаться. Его сын Тимурчик, пятилетний мальчик и кандидат на роль мессии, пропал из лагеря, пока его мама путешествовала по орбитам. "Она должна была за ним следить или приставить к ребенку специального человека", — говорила Бугрова, заглядывая в глаза Батыру. Высокомерие смылось с ее лица в секунду — перед Батыром стояла виноватая грузная тетка, и рядом в истерике билась Жанар. Тимурчика искали несколько месяцев. Прочесывали лес, баграми шарили в реке, пока не выловили наконец труп маленького голого ребенка — он так изменился за эти недели, что опознать его не смогли ни мать, ни отец.

Мама вернулась через неделю после нашего приезда и громко рыдала под дверью. "Ну что такого случилось? — плакала она. — Духовная жизнь так важна для ребенка…"