Книга Реставрация - Роуз Тремейн

«Вам должно быть известно, — вставил тут Сэкпол, — какой беспредельный ужас испытывают эти богобоязненные люди при одной мысли о колдовстве. Со своими подозрениями они идут к священнику и говорят: такая-то — точно ведьма, вот такие-то и такие-то доказательства, и, следовательно, ее надо сжечь, или утопить, или — даже не знаю — придумать еще какое-нибудь страшное наказание. Однако такие дела представляются мне чрезвычайно трудными и сложными: доказательства как вины, так и невиновности могут быть фальшивыми, и я склоняюсь к тому, что в большинстве таких случаев истина ведома только Богу. Я надеялся, что никогда не услышу в Биднодде слово „колдун" или „колдунья" в адрес кого-то из жителей. Не буду скрывать, меня страшат возможные последствия этой истории».

Сэкпол достал из рукава не первой свежести платок и высморкался. Еще не понимая, какая роль предназначена в этой истории мне, я терпеливо ждал, пока преподобный извлечет из обеих ноздрей засохшие выделения, потом попросил его продолжать.

— Ну вот, — сказал он, — мы и добрались до истории Сары Ходж. Как я уже говорил, она была юной девушкой — вся жизнь впереди, и все же впала в черную меланхолию; поговаривают, это началось, когда она отрезала свои красивые каштановые волосы и продала за несколько шиллингов изготовителю париков. Не знаю, сэр Роберт, приличествует ли молодой женщине так сокрушаться об утрате волос, чтобы плакать два месяца подряд или даже больше, но с Сарой приключилось именно это, она лила слезы не переставая ничего не ела, худела, слабела и выказывала отвращение ко всему.

Ее родители, бедные, невежественные крестьяне, не знали, как помочь дочери, и в конце концов пошли к Мудрой Нелл, умоляя старуху сделать так, чтобы к Саре вернулась жизнерадостность. Как мне рассказали, Сара провела у Нелл три часа. Старуха дала ей выпить настойку, в которую, по ее словам, входила кровь ласточек — птах, приносящих лето, воплощения беззаботности.

Когда Сара вышла из хижины Нелл, щеки ее пылали, по телу пробегал огонь. Девушка сказала, что от птичьей крови ей стало хорошо и захотелось танцевать. Братья, обрадовавшись, что снова видят сестру счастливой (хотя волосы ее длиннее не стали), достали тамбурины и дудку и стали играть, Сара же, приподняв юбки, принялась отплясывать дикий танец, высоко задирая ноги. Она плясала, не останавливаясь, с полчаса или даже больше, лицо ее налилось кровью, щеки приобрели багровый оттенок, и все же она продолжала танцевать, разорвав лиф на платье и обнажив груди такого же цвета, как и ее лицо. Неожиданно девушка согнулась пополам, изо рта черным фонтаном хлынула рвота, она упала, бормоча что-то бессвязное: из ее слов вытекало, что она выпила яд из соска на шее у самого дьявола, а через двадцать минут она уже была мертва.

В ризнице стояла грубая скамья. Я сел на нее. Чего я никак не ожидал услышать в свой день рождения, так это рассказа о черной рвоте и сосках дьявола.

— Должен сказать, — продолжал Сэкпол, — что среди прочих перемен крестьяне заметили изменение в наружности Мудрой Нелл: на шее у нее появилось коричневое пятно (она говорила, что это бородавка), оно увеличивалось в размерах, кожа вокруг него сморщилась и поблекла, и наконец оно обрело вид соска или вымени. А надо сказать, сэр Роберт, что такое надругательство над природой принято считать верным знаком связи с сатаной. Вот почему, чтобы успокоить людской гнев, выиграть время и прояснить ситуацию с медицинской точки зрения, я и пригласил вас. Я прошу вас пойти со мной в хижину Мудрой Нелл, осмотреть нарост у нее на шее и сказать мне — с высоты своих познаний, о которых я много наслышан от госпожи Стори и леди Бэтхерст, — что это, действительно вымя или что-то более обычное — бородавка или киста?

Прежде чем ответить, я немного помолчал. Потом сказал:

— А что будет с Мудрой Нелл, если я найду у нее самое плохое?

— Я уже говорил, что вы не единственный арбитр в этом вопросе, мы ждем от вас только медицинского заключения, затем женщину осмотрят и другие специалисты.

— К примеру, доктор Мердок?

— Да, только его никто не видел со дня смерти Сары Ходж.

— Тогда кто же?

— Будем искать медиков в других деревнях.

— А если они найдут «метку» дьявола?

Сэкпол провел рукой по подбородку.

— Я не сторонник расправ. Но и защитником дьявола выглядеть не должен.

— Ее убьют.

— Или прогонят. Постараюсь, чтобы прогнали.

Сегодня двадцать восьмое января. Холодный пасмурный день. Вчера я слишком устал, чтобы записать все, что произошло в мой день рождения, но сегодня продолжу рассказ. Я стал старше всего на один день, но этот день изрядно прибавил мне ума: ведь я заглянул в свое будущее.

Хотя я предпочел бы вернуться домой, немного порисовать и проследить за подготовкой к ужину, выбора у меня не было, и я последовал за преподобным Сэкполом к низкой, крытой соломой хижине, где вела странную, сумеречную жизнь несчастная Мудрая Нелл. Как темен ее дом, как низок потолок, как малы окна! Не могу похвастаться высоким ростом, но даже я не мог полностью распрямиться в этой каморке. Можно сказать, подумал я, что, помимо всех прочих горестей, бедняки страдают и от своих жилищ.

Хотя Сэкпол вполне добродушно и даже тепло поздоровался с хозяйкой (интересно, так же любезно предлагает палач осужденному положить голову на плаху?), я успел заметить при тусклом свете единственной свечи, что Нелл — она сидела в кресле-качалке, скрестив на груди руки, — страшно испугалась, не зная, чего ждать от нашего прихода. Она с мольбой подняла на викария глаза, показавшиеся мне похожими на глаза бульдога — такие же крупные и выпуклые, и забормотала, что всегда служила только Богу и королю и не знает, отчего умерла Сара Ходж. В комнате стоял отвратительный запах, словно кто-то со смаком испортил воздух. Я прикидывал, откуда может взяться этот запах, — возможно, так пахнут трупики ласточек или еще чего-то, что Нелл использует для своих снадобий, или это протухшая требуха — еда старухи, или запах самого страха, реального явления, вызванного недостаточной или, напротив, чрезмерной работой некоторых желез.

Больше всего на свете сейчас я стремился поскорее покинуть лачугу, но понимал, что уйти, не произведя осмотра, мне не позволят: у дверей толклись родители и братья покойной Сары, они изрыгали проклятия и требовали справедливости. Их поддерживали другие жители деревни, на лицах всех этих людей лежала печать бедности, у них был жалкий вид, и это заставило меня задуматься, не придут ли ко мне завтра за шестью пенсами те, что сегодня ждут моего вердикта.

Желая поскорее покончить с этим делом, я приблизился к Нелл и сказал как можно мягче, что ни в чем ее не обвиняю, а сюда пришел как врач, в свое время практиковавший в Уайтхолле (я умолчал о том, что моими пациентами были собаки), чтобы «осмотреть маленькую штучку у нее на шее и определить природу этого образования».

При этих словах Нелл подняла на меня свои собачьи глаза и плотно натянула шаль на подбородок, как будто бинтовала рану. «Суккуба… Прислужница дьявола… вот как они меня называют! Эти слова идут из ада их собственных мозгов. Но Бог читает в моем сердце и знает, что никогда в жизни я ни на кого не накладывала проклятия…» Нелл продолжала говорить, не спуская глаз с моей барсучьей табарды, которую я так и не снял. Сэкпол несколько раз порывался прервать заверения Нелл в своей невиновности, но тут я заметил, что Нелл очаровали меха и так приковали к себе (и к их владельцу) ее внимание, что речь старухи замедлилась, слова в свою защиту постепенно забывались, и я предположил — как оказалось, верно, — что вскоре она совсем умолкнет.