Книга След на воде - Марианна Алферова

– Они не придут.

– Придут. Если узнают, что Стен жив.

Она передернулась, как от удара. Зачем он говорит о Лешке сейчас? Нарочно?

– Мне казалось, что это хранится в тайне…

Она чувствовала себя неуверенно: привычка в разговоре улавливать чужие мысли сейчас сыграла с ней плохую шутку.

– Хранилось, – поправил ее Роман. – Те ребята, что охотятся за Алексеем, все уже знают. Поверь мне: Стен будет рад этой импровизированной вечеринке.

Лена молчала. А что сделает Лешка, когда узнает, что случилось этим утром? Забавно, если он вернется сейчас и застанет их в постели. Ха-ха! Она поймала себя на мысли, что хочет этого. И если Стен не догадается, она сама все ему расскажет. И при этом непременно коснется его руки.

Он должен почувствовать боль! Должен!

Глава 8 МЕТАМОРФОЗЫ (ПРОДОЛЖЕНИЕ)

Алексей никогда не думал, что так трудно утаивать мысли от человека, который может их слышать. Откуда у Ленки взялась уверенность, что все эти годы он любил именно ее и вернулся в Питер только ради встречи с нею? Какое заблуждение! Никаких чувств, кроме простой симпатии, он к ней не испытывал. Вся нежность испарилась много лет назад во время той самой ссоры у нее дома. А он не из тех, кто умеет прощать. Разумеется, потом, когда он звал ребят с собой в таинственный проект Гамаюнова, а Лена Никонова отказалась, сочтя себя недостойной, он восхитился ее поступком и вновь почувствовал к ней приязнь. Но возникшее чувство было чисто дружеским, хотя они целовались в сквере и она обещала ждать его шесть или семь долгих лет, если понадобится. Он полагал, что ожидание наскучит ей через год-другой. И ошибся. Ответы на его послания приходили регулярно, каждый раз заканчиваясь одной и той же фразой: “Не бойся, Прекрасный принц, на моем горизонте никто не появился”. Где-то в глубине души он сохранял нелепую надежду, что их странная переписка, полная одновременно и искренности, и фальши, – лишь пролог к более прочным и более теплым отношениям. И стоит им встретиться, как та, прежняя любовь, сгинувшая много лет назад, вновь расцветет невиданным цветом. Чистейший самообман: как всегда и всюду, он был одинок и, получая вдалеке эти письма, согревался чужим заемным теплом. Ничего не получилось, ровным счетом ничего. Бедная Лена! Может, и она придумала себе это чувство, принимая его за кого-то другого?

Стеновский взглянул на часы. Было уже около семи. Ну что ж, время не самое удобное для визитов, но ждать он больше не мог. Он и так уже полчаса бродил возле нужного дома, оглядывая сиреневый, нежнейшего оттенка фасад, с лепными карнизами над окнами, с двумя новенькими в старинном стиле фонарями у входа и лоскутком свежемощеного тротуара, будто дорогим импортным ковриком у входа. Стен безошибочно вычислил четыре окна на третьем этаже с новенькими белыми рамами, обезобразившие классический питерский фасад, которому всегда и всюду положены лишь темные рамы. В этих белесых больничных окнах только что вспыхнул свет. Подъезд был закрыт на кодовый замок. Пришлось подождать, пока вышла какая-то женщина. Стеновский поймал за выходящей дверь и проскочил внутрь. Металлическая дверь на третьем этаже выглядела не особенно гостеприимно. Но, когда Алексей исполнил на звонке несколько тактов “Йеллоу субмарин”, ее распахнули даже без традиционного вопроса “Кого черт принес?”.

Дверь отворил Остряков. Располневший, постаревший, облысевший, в бархатном халате и с чашкой кофе в руках.

– Ты! – изумленно и радостно выдохнул он и, схватив гостя за рукав, спешно втащил внутрь. – Черт возьми, Лешенька, как я рад тебя видеть!

– Экстренные обстоятельства, – сказал Стеновский.

– К черту обстоятельства! Я же тебя разыскивал, где только мог! Ты мне нужен! Да мы с тобой такие дела здесь провернем! – Остряков взболтнул в чашке остывающий кофе и спросил менее патетическим тоном: – Завтракал?

Стен отрицательно покачал головой.

– А ты ни капли не изменился, – рассмеялся хозяин. – И меня это радует. Что в человеке главное? Его внутренняя свобода. А ты всегда был свободен, насколько я тебя знаю. – Остряков ему понимающе подмигнул. – Я беру с тебя пример.

Завтрак был накрыт на кухне, больше похожей на холл: новенький импортный гарнитур терялся в огромном помещении. Легкий завтрак с тертыми сырыми овощами, фруктами и ананасовым соком говорил о том, что хозяин на диете. В который раз!

– Ты счастливый, можешь есть сколько влезет, и не толстеешь, – вздохнул Остряков, окидывая завистливым взглядом стройную фигуру старого друга. – А меня жена каждодневно шпыняет: худей и худей. – Хозяин вытащил из холодильника поднос с холодным мясом и ветчиной. – Это будто специально для тебя. Я на такие вещи стараюсь не смотреть. Была еще красная рыба, но кот, зараза, открыл холодильник и всю рыбину искусал. Пришлось выбросить.

Алексей сделал себе бутерброд с ветчиной и налил в чашку кофе.

– Ты нарушил одно из наших условий. Гамаюнов запретил жить в своем городе. А ты здесь, в Питере.

– Ну и что? Не все ли равно, где я – в Питере, Урюпинске или в Москве? Никто меня не найдет. Я теперь американский гражданин Майкл Шарп, имеющий вид на постоянное жительство в России. Очень удобно. Рекомендую.

– Майкл Шарп! – недоверчиво усмехнулся Стеновский. – А если кто-то из прежних знакомых встретит тебя на улице?

– Меня никто не узнает. Пройдут мимо, могу поспорить на миллион. Я же так изменился. И главное, не Прожитые годы, а раскованность и непринужденность манер. И не надо усмехаться, лучше выслушай мое предложение.

– И чем же ты занят здесь, позволь узнать, раскованный господин?

Под завистливым взглядом хозяина Стен отрезал себе ломоть буженины и, демонстративно изобразив на лице восхищение, куснул нежнейшее мясо. Остряков едва не захлебнулся слюной и потому на заданный вопрос ответил не сразу.

– Занят внедрением свободы в сознание нашего населения. Причем в самую что ни на есть суть сознания.

– У тебя издательство? Или собственная газета?

– У меня фотоателье. Эротическое, – сладко улыбнулся Остряков. – Снабжаю фотографиями высшего класса сотни всевозможных изданий.

К счастью для себя, Стен успел прожевать кусок буженины, иначе бы он наверняка подавился.

– Эротическое фотоателье? – переспросил он, решив поначалу, что ослышался. – А какое отношение это имеет к свободе?

– Самое прямое. Эротическая свобода – первооснова всего, – многозначительно поднял палец Остряков. – Несмотря на кажущуюся распущенность, наше население весьма темное в этих вопросах. Стен, вспомни Штаты, там принято говорить о вопросах пола абсолютно открыто, не стесняясь, понимая, что это одна из сфер жизни человека, причем сфера наипрекраснейшая. Если женщину изнасиловали, она без ложного стыда тут же всем объявляет об этом. Если у кого-то сексуальные проблемы, он, не стесняясь, делится ими со всеми желающими. А что у нас? Я вспомнил одну потасканную дамочку, которая явилась ко мне в ателье, когда я только начинал. Физиономия как измятая подушка, кожа темная, морщинистая и грубая, осветленные волосы смахивают на паклю. И вот эта дамочка расстегивает синтетическую кофточку, изготовленную где-то в Гонконге задолго до моего рождения, и стыдливо выставляет напоказ грудь, морщинистую и дряблую. В нашем понятии это и есть эротика! То есть нечто мерзкое, отвратительное и притягательное исключительно в силу своей мерзости и запретности. Сколько трудов мне пришлось приложить, чтобы перейти от подобных типажей к стройным загорелым девочкам с длинными ножками и грудями как персики. Один взгляд на такую красотку подарит райское наслаждение.