Книга Королевство белок - Юлия Тулянская

Альхасир поднял седельный арбалет. Он подумал, что, если убить этого раба, с остальными будет меньше хлопот. Этот слишком разговорчивый и держится запанибрата, вдобавок хромой и седой.

Альхасир спустил тетиву. Лицо чернобородого раба сделалось удивленным, когда маленькая арбалетная стрелка пробила ему грудь. Он тихо охнул и, как большой раненый зверь, стал опускаться: сперва медленно осел на колени, потом оперся о землю рукой и уронил голову на грудь.

Воскликнув «Зоран!» девушка, стоявшая возле него, обхватила его за плечи.

— Вот что такое щенку-то — оружие в руки, — вдруг глухо произнес тот. — Не умел держать арбалет и убил человека…

Его слова были слышны всем, кто стоял поблизости. Альхасир неподвижно сидел в седле, опустив руку с арбалетом. Чужак думал, что выстрел произошел случайно…

Альхасир и прочие всадники, не вмешиваясь, смотрели на поднявшуюся суматоху. Несколько человек бросились на колени, умоляя не убивать их. Черноволосая девушка звала умирающего, стараясь его приподнять:

— Зоран! Нет, не умирай, нет! Ты что?

По ее лицу текли слезы.

Другая девушка опустилась на колени рядом с раненым, распахнула куртку и рубашку у него на груди. Казалось, она целительница. (Воины наблюдали за ней с некоторым недоумением: среди рабов не бывает целителей). А первая, державшая голову раненого у себя на коленях, все звала:

— Зоран, не уходи, не надо, Зоран, — и гладила его лицо. — Я ведь правда тебя люблю!

Светловолосый, который до сих пор держался без страха, заслонил их собой. Теперь на его лице появилось отчаянное выражение. Юноша рядом с ним прижал ладонь к своей груди, к тому же самому месту, куда был ранен его чернобородый спутник. И был один, который не верил, что выстрел оказался случайным. Худой, смуглый, черноволосый подросток с ненавистью глядел в глаза Альхасиру.

Длинный барак. Окон нет. Дверь открыта, и свет падает из нее. Пол земляной, а вдоль стен — длинные дощатые настилы. Надсмотрщик указал плетью в самый дальний угол у стены. Илла села и закрыла лицо руками. Надсмотрщик, кажется, ушел.

Илла вспоминала, как, оставив тело Зорана на земле, всадники повели пленников в город. Города Илла не видела из-за слез: пока шли, она плакала, не переставая. Убийца Зорана ехал впереди нее, но у Иллы не было даже мысли о ненависти к нему. Воин казался ей не человеком, а порождением какого-то чужого мира, демоном, призраком или посланцем враждебных сил. «Так убивают только во сне… — думала Илла. — Я проснусь — а он жив».

Ирица поддерживала подругу под руку. Берест сжимал кулаки. Купец Ринселл с тремя матросами сдались сразу, как только убили Зорана. Видно, купец думал договориться с местным князем. А Берест остался с Хассемом и Энкино против двух десятков конных. Ирица не могла спасти Зорана: в его ране засела арбалетная стрела. Сталь наконечника делала бесполезным ее лесное волшебство.

— Вырежьте стрелу! — крикнул Берест.

Он выхватил нож, решив сам вырезать наконечник прямо сейчас. Он не знал, жив Зоран или уже нет, но если жив, Ирица вернет его, вытащит, лишь бы не мешало железо. Но когда у Береста в руке блеснул нож, один из всадников сбил его с ног конем. Хассем повис на узде ближайшей лошади. Энкино вскинул руку так, как учил его Зоран — наискось заслонил лицо, и плеть всадника хлестнула не по лицу, а по предплечью…

Потом их вели, и Илла плакала, все оглядываясь назад. Берест шагал, опустив голову. Энкино озирался по сторонам. Он видел маленькие каменные дома, окруженные садами. До того тихий и мирный был этот город! Хассем никак не мог остановить кровь, которая текла из разбитого носа, и она капала ему на грудь и на дорогу.

Затем пленники долго стояли посреди пустого зала в каком-то длинном, широком и высоком доме, похожем на огромный сарай. Голоса там отдавались так гулко, что никто не разговаривал. Только Берест сердито окликнул:

— Эй! Кто здесь есть?!

Но впустую. Илла иногда всхлипывала. И порой шмыгал носом Хассем, у которого все еще шла кровь.

А потом их разделили. Сначала увели Ирицу. Берест крикнул: «Это моя жена!» — точно надеялся вразумить чужаков, а Ирица: «Он мой муж!». Они не хотели отпускать друг друга, но Береста крепко схватили за руки сзади, и Ирицу оторвали от него. После них точно так же разобрали по одному остальных.

Увязая ногами в слякоти, Илла с трудом шла впереди всадника, который привел ее в бревенчатый барак…

Забившись в угол и снова расплакавшись, Илла опять и опять вспоминала, как она умоляла Зорана не умирать.

Она, Илла, сказала Зорану:

— Я ведь правда тебя люблю!

Он напоследок услышал это и еще сумел прошептать:

— И я, Илла…

Это теперь уже навсегда, это были последние слова.

О судьбе остальных Энкино ничего не знал. Его заперли одного. К нему отнеслись иначе, чем к другим. Энкино сам не знал, лучше или хуже. Может быть, эта комната — последний его приют перед смертью. А может… Энкино почувствовал, что болит рука, увидел на рукаве кровь и вспомнил: рассекли плетью.

Он обошел комнату, стараясь по ней догадаться, что его ждет. Небольшое окно забрано решеткой. Стекло цветное, поэтому в комнате темновато. Но на столике — подставка со свечами. И небольшой глиняный кувшин с водой. Энкино пришло в голову: в воду что-нибудь подмешали. «Чепуха!» — сказал он себе недовольно, подошел к столу, налил воды в глиняную кружку и выпил. Лучше сразу покончить с глупыми страхами. Зачем этим людям его травить, если он и так у них в руках? Любой из них может перерезать ему горло или, приставив клинок, заставить выпить любое зелье. Поэтому смешно шарахаться от кувшина на столе.

Рядом с кувшином лежала книга. Энкино открыл ее. Буквы те же, что повсеместно приняты в западных землях, но искаженные и более витиеватые. Взгляд наткнулся на знакомый глагол. Раз есть глагол, то где-нибудь тут есть связанное с ним имя… Энкино сел за стол и углубился в книгу. Странный язык. Больше всего западных слов, но часть их искажена, а некоторые взяты из других языков, и известных, и неизвестных Энкино. Неудивительно, что Зоран понимал здешнюю речь: он много скитался по разным странам…

Скитался, мечтал найти себе пристанище. Влюбился в девочку в два раза моложе себя самого и смешно любовался ею — удивленным и восхищенным взглядом. За свою жизнь успел перенести столько обид, что хватило бы на несколько нерадостных жизней. Но как ни подступала нужда, он не продал единственной дорогой вещи, что у него была — золотого сердца. Энкино тихо вздохнул. Он вспомнил, как плакала по убитому Илла. За что убили Зорана? Разве так убивают? Энкино вспомнилось, как в тумане: молодой воин поднимает арбалет, щелчок спущенной тетивы, Зоран медленно опускается на колени… Никому не верится. И даже самому Зорану чудится, что тетива сорвалась случайно.

«Так не убивают, — повторял про себя Энкино. — Этот молодой всадник не был во главе отряда, а выстрелил без приказа, когда захотел, и никто его не упрекнул. Вдруг они в самом деле не люди?.. Ирица — не человек. У нее мерцают глаза, уши треугольные, как у кошки, у нее есть волшебная сила. А здешние? Люди они, или, может быть, тоже нет? Что они сделают теперь с пленниками?».