Книга За Русь святую! - Николай Андреев

«Кирилл, прекрати вести себя как институтка. Протопопов, Балк и Хабалов справятся. Сил у них достаточно. А ты занимайся своим делом», — именно такой ответ пришел из Могилева…

Кирилла отстранил от аппарата Протопопов и затянул свою обычную успокаивающую тираду…

— Его Императорское Величество разрешили открывать огонь в крайних случаях по демонстрантам. Похоже, ваши уговоры все-таки подействовали на самодержца. Что ж, я выполню его приказания. Бог будет руководить мною. — Протопопов задрал подбородок и сверкнул глазами.

Да, все-таки и в Прогрессивном блоке были те еще люди. Каждый пятый — Мессия, а каждый первый — человек, уверенный, что он и только знает, как изменить страну к лучшему, а главное, что именно он может это сделать…

Кирилл, хмурый, ушел в отвратном настроении из Военного министерства, направившись на Николаевский вокзал. Вот-вот должны были прибыть части с Румынского фронта. Как и было оговорено — в полной боевой выкладке. Чтобы в крайнем случае — сразу в бой. Офицеры, конечно, удивились такому приказу Ставки, но делать нечего: подчинились. Только решили подготовить морально солдат к тому, что они могут попасть вместо столицы — на фронт, и погорячее, чем Румынский…

Дума разошлась. А на улицы вышли войска. Расклеили повсюду объявления о том, что солдатам разрешено открывать огонь по бунтовщикам. Естественно, многие просто не смогли прочесть — потому что не умели. Другие же просто не обращали внимания, пока горланили что-нибудь, били витрины, поджигали полицейские участки и задирали полицию и военных…

— Эй, прихлебалы! — раздавались выкрики из толпы. — Филеры и дармоеды! Кровопийцы народа! Своих же предали! Трусы!

Кричали не толпы, но отдельные «лица». Таких обычно следовало сразу на расстрел вести: за их спинами стояли далеко не простые силы. И часто — даже не из России…

— Да штоб вас! Гниды! Да чего смотрите? Чего? Против своих же идете! С офицерьем и буржуями!

Несколько камней, задевшие двух унтеров. Те смолчали, лишь скрипнув зубами. Стоявшая у Невского драгунская часть вообще была терпеливой.

— Михаил, сейчас бы им показать, кто тут враги своего же народа и офицерье, — процедил сквозь зубы капитан, обращаясь к задетому унтеру.

— Нельзя, Никитич, нельзя. По своим стрелять — это…

И звук револьверного выстрела, навсегда прервавший жизнь унтера. Тот упал с лошади, с открытыми глазами, на брусчатку. По мундиру начало растекаться бурое пятно. А на лице застыло выражение по-детски наивной обиды… А губы будто бы шептали слова: «Да как же так… Это же… нечестно… это…»

Ярость обуяла капитана Сергея Никитича Саввина. Его друга, с которым вместе воевали в Восточной Пруссии и выбирались из Мазурских болот, пощадили немецкие пули, но не миновала пуля русская.

«Господи, за что?» И сразу — другая мысль: о мести. Эти люди переполнили чашу терпения капитана. Скоро они совсем потеряют человеческий облик!

— Пли по толпе! Пали! Огонь! В ад их всех!

Залп из трехлинеек, повалившиеся на припорошенную снегом землю раненые и убитые, и толпы людей, потерявших разум от страха…

— Господин поручик, — павловцев тоже вывели в оцепления, — надо бы на ту крышу наших отправить. Не нравится она мне. Ой, не нравится.

И здесь — тоже унтер предчувствовал угрозу. Поручик-то что? Поручик недавно в армии, а унтер уже погулял, попили крови у него германец с австрияком да мадьяры…

— У вас слишком…

Один из павловцев, рядовой, свалился, подкошенный выстрелом; пуля пробила сердце. Началось…

— Я ж говорил, — в сердцах выкрикнул унтер, выхватывая револьвер.

— Огонь по бунтовщикам! Огонь! — Поручик наконец-то «проснулся».

Несколько предупредительных — в воздух. Волынский полк старался остудить пыл толпы. Но демонстранты все орали и издевались над солдатами. И волынцы не выдержали, сделав залп по толпе.

И снова — трупы русских людей, убитых соотечественниками. А «задир» так и не нашли, они вовремя скрылись или попрятались за людскими спинами…

А солдаты стреляли не глядя, боясь сотворенного ими дела, в воздух, жмуря глаза, отворачиваясь. Люди кричали и стонали, разбегаясь в стороны…

Керенский, узнав о выстрелах на улице, сжал кулаки: он был уверен, что революция закончилась, так и не начавшись. Ведь кто теперь посмеет волноваться под угрозой расстрела?

Кирилл спешил изо всех сил. Он не мог свободно действовать: его сразу бы заподозрили как минимум в попытке переворота и измене, но не мог и сидеть сложа руки — совесть не позволяла.

Сизов немного успокоился, лишь увидев прибывший состав, из пульмановских вагонов которого спешно выгружались пехотные части «румынцев». Солдаты, хмурые, но спокойные и несуетливые, выкатывали пулеметы, выносили пулеметные щиты, поправляли трехлинейки и берданки за плечами. Все оружие Николай приказал держать наготове, чему немало удивились в Ставке, но все-таки исполнили: предполагалось, что состав объедет Петроград, так что никакой сумятицы вид готовых к бою людей не вызовет. Но за несколько дней до того император приказал вывести состав на столицу — и тут уж никто не посмел перечить.

А Маннергейм буквально позавчера, по телеграфу, проинформировал командование сводного полка «румынцев», что оно должно исполнять приказы Кирилла Владимировича. Это, конечно, было неслыханно: пехоте подчиняться морскому офицеру, пусть и из правящего дома, пусть контр-адмиралу, но…

Но Особый полк (переименованный так по указанию все того же императора) на подъезде к столице узнал о волнениях в городе. Да и железнодорожные работники явно что-то затевали. Так что офицеры на общем собрании в одном из вагонов приняли решение все-таки полностью подчиниться Кириллу Владимировичу. К тому же таким был приказ Маннергейма, их непосредственного командира. Да, странные дела творились в стране: офицеры обсуждали приказы командования, солдат выводили для разгона мирных демонстраций, Ставка подчас не выполняла распоряжений Верховного главнокомандующего, и никто «на верхах» не думал о благе страны. Большинство отчего-то гнались за собственной выгодой. Кирилл подавил вздох от этих непростых мыслей, когда завидел, что к нему спешит какой-то офицер-«румынец»…

Ага, судя по погонам, полковник. Лет сорока, плотный, с лихо закрученными усами и чуть подрагивающим кончиком правого уха, щурящимися глазами. Но особенно выделялись его руки. Мощные, загорелые, мозолистые. Он легко бы мог обхватить одним кулаком конскую подкову, а вторым в это время стучать молотом по наковальне. Во всяком случае, Кирилл живо представил себе кузню, где этот «коваль» забавляется с молотами, кувалдами, подковами, серпами, перебрасывая их из руки в руку или вертя над головой.

— Ваше Высочество, Особый полк по приказанию Его Императорского Величества и генерал-полковника Карла Густава Эмиля фон Маннергейма прибыл в Петроград в ваше распоряжение. Командующий Особым полком полковник Николай Степанович Скоробогатов! — Полковник так резко вздернул руку для отдачи чести, что Сизов испугался, что через мгновенье раздастся хруст костей. Но ручища Скоробогатова остановилась в считаных миллиметрах от виска.