Книга Подарок крестного - Марина Александрова

– Мишка! Живой! Черт тебя дери! И когда только успел! – из уст Ермилова вылетали одни только восклицания.

– Чего орешь как резаный? – не зная, что вернулся чуть ли не с того света, удивился Михаил.

– Хо, ожил. Даже голос прорезался, – довольный Гришка расплылся в широченной улыбке – его старания не прошли даром.

Не спеша, Григорий рассказал другу историю об его болезни.

Еще несколько дней Михайло был очень слаб, но потом пошел на поправку. Григорий, поняв, что опасность наконец миновала, занялся делами – пропадал и днями, и вечерами, но никогда не забывал навещать хворающего друга, все еще боясь, что болезнь опять возьмет верх. Хотя Григорию вполне могло хватить и двух-трех человек, на всякий случай он обзавелся довольно многочисленной челядью – мало ли что может произойти, пока они с Михайлой вместе.

Привыкнув, что в московском тереме челядь относится к нему как к родному, помня с детства одни и те же лица, Михайло чувствовал себя весьма неуютно, когда кто-нибудь из слуг, попавшись ему на глаза, словно ожидая взбучки, замирал с каменно-подобострастным лицом.

Оттого Михайло скучал – Григорий в разъездах, челядь его сторонится, а сам он еще не был в состоянии сесть на коня. Шорина начали одолевать разные думы: захотелось домой, к Настасье, да и малец подрос наверное. С другой стороны, было обидно, что пропустил он самые радостные события – весело наверное было в Москве. А еще не мог он простить себе того, что упустил такой момент – в сладостный миг славы можно было просить чего угодно у Иоанна, тот ему уж точно не отказал бы.

Так и размышлял Шорин, то об одном, то о другом, оставаясь наедине сам с собой. В конце концов, мысли сами собой привели его вновь к прежней теме – никак не шел из головы проклятущий перстенек. Михайло и рад был забыть о нем, да не мог, словно зачарованный, опять и опять возвращался к Елениным словам.

В очередной раз оставшись один, Михайло вновь раздумывал о перстне. Здравый рассудок предлагал ему забыть эту сказочную историю, навеки распрощаться с мечтами овладеть неземной силой, потому что даже если и существует она, Михайло скорее умрет, нежели добудет тот перстень.

Не зная, как отвлечь себя от тяжких дум, Шорин достал из тайника собранные трофеи. В пылу битв снимая с поверженных жертв, Михайло даже толком не успел их рассмотреть.

С огромным любопытством изучая столь разные каменья, ждал, – а вдруг да подмигнет какой-нибудь из них, вдруг здесь есть тот самый, заветный. Однако, долго взирая на холодные самоцветы, притомился – ничего особенного в них не было, разве что при виде некоторых, добытых особо тяжко, вспоминались подробности сражения.

«Нет, – думалось Михаилу, – нет здесь его. Неужто бы я сидел здесь, если бы нашел его? Наверное, был бы я сейчас на государевом пиру в честь победы и не стал бы я так долго болеть, что даже Гришка за меня разволновался».

Однако взглянув на каменья снова, уже к другим выводам приходил Михайло. Сколько воинов не вернулось из этого похода, оставив на бранном поле свои головы, сколько жизней загублено под одной только Казанью, и счета нет раненым и оставшимся калеками! А он отделался всего лишь легким ранением стрелой – это ли не удача, это ли не волшебная сила, так бережно хранившая его до сих пор? Ведь даже Григорий поражался, что так легко он выздоравливает.

И от таких мыслей сомнения вновь разбирали Михаила, и теперь ему казалось, что совсем по-иному блестят самоцветы, и чуть ли не в каждом видел он что-то странное, а в некоторых даже зловещее.

Погруженный в такие мысли, Михайло и не заметил, как в палату вошел Григорий. У Ермилова от удивления глаза на лоб полезли – никогда не замечал он алчности и скаредности у своего друга, а тут вдруг такое: словно помешанный, с каким-то озабоченным выражением лица разглядывал он целый ворох дорогих перстней. Довольно долго стоял Григорий, ожидая, когда же Шорин оторвется от своего занятия, но нет, тот и ухом не вел, уже по второму разу начиная рассматривать каменья.

«Рехнулся, – было первой Гришкиной мыслью. – Где ж он их понабрал-то столько? – мелькнула другая. И, уже немного придя в себя, поймал себя на третьей мысли. – Где, где, в Казани разумеется. Только на что ж он одни перстни выбирал то? Да все как на подбор мужеские… Явно мудрит Михайло».

И, не став себе долго забивать голову, решил обо всем допытаться у Михаила.

– Ты что, басурманскую казну увел? – засмеялся Григорий.

Михаил, пребывавший в глубоких раздумьях и не ожидавший, что кто-то кроме него еще есть в палате, аж подскочил от неожиданности; некоторые из перстней со звоном покатились по полу. Когда испуг прошел, Михайло смутился – как теперь объяснить Григорию свой воистину странный поступок?

А Григорий по-прежнему с улыбкой смотрел на Шорина, в душе уже готовый даже к тому, что Михайло, тронувшись рассудком, кинется на него с воплями.

Однако Григорию повезло больше, чем он ожидал – подобрав упавшие самоцветы, Михайло спокойно предложил на них взглянуть. Отдав их Ермилову, он спросил:

– А нет ли чего в них странного? Коли заметишь что или понравится тебе какой камень, поведай о том.

Григорий, удивленный еще больше тем, что его друг здоров не только телом, но и духом, начал рассматривать перстеньки. Признаться, его весьма озадачила эта картина: казалось, их выбирали с единственной мыслью – чем больше, тем лучше. Больше ничего особенного он не заметил; из столь большой кучи перстней ему так ни один и не пришелся по вкусу.

– Да нет в них ничего особенного, басурманские они, сразу видно.

– Да ты почем знаешь?

– Нехристи они и есть нехристи. Неужто не видишь – ни распятий тебе, ни ликов святых, полумесяцы кругом да завитки их поганые. И словно не на перст, но на всю руку загадывали – разве ж душа христианская так делает?

Михайло обомлел: вот уже который день мучился он над загадкой: тот – не тот, а Гришка сходу разрешил его сомнения. И как только он раньше не догадался, что ежели перстенек принадлежит его роду, не может он быть басурманским.

«Совсем умом плох стал, – думал Михайло, – не доведут до добра меня эти думы».

– Что ж ты все меня-то вопрошаешь, а на мой вопрос никак не ответишь? – Григорий наконец решился перебить размышления Михаила.

Сперва сомневаясь, Михайло все-таки решился рассказать Гришке всю правду: отличавшийся гораздо большей сообразительностью Григорий вполне мог ему помочь, да и неловко как-то было скрывать от человека, спасшего тебе жизнь, такую безделицу.

Поначалу с подозрительностью отнесясь к рассказу Михаила, чуть позже Григорий и сам поверил в его историю. Не зная о нем ранее так много, Ермилов действительно изумлялся, сколько же раз ему везло, но окончательно Гришку убедило столь удивительное выздоровление Шорина.

Так что, несмотря на страхи Шорина, Григорий поверил ему и, более того, поддержал. Перетряхнув все свои трофеи, нашел еще один перстенек: поскромнее, но христианский, и подарил его другу. Вместе решили они ждать результатов, а пока Григорий, словно охотничий пес, высматривал всюду и везде перстеньки, испрашивал под разными причинами их на денек-другой и давал посмотреть Михаилу.