Книга Орден костяного человечка - Андрей Буровский

— А на что они тута, рубли?

— А на что вам тута водка? Зачем вам ее пить?

— Чтоб окосеть, гы-гы-гы…

— Гм… гм… А окосеть вам зачем? Вы же молодые, у вас еще все впереди.

— Тута нет ни впереди, ни позади. Тут что можно делать? Ничего.

— Но люди ведь делают что-то?

— Да ничего они не делают! Бабы еще иногда делают.

— Да брось ты, Томка! Какие тут бабы что делают?!

— А Анисья? Она заборы красила. А Татьяна? Она почту разносила. Бабам надо детей кормить, — это, уже обращаясь к Володе, — вот они что-то и делают… иногда.

— Ну а мужики? Мы живем на хуторе, там пастухи овец пасут.

— Ну, разве пастухи… Только денег и они не получают, а другие мужики и не пастушат.

— А что они делают?

— Пьют.

— А кто не пьет?

— Таких тут нету…

— Ну люди же что-то делают!

— Да что делают? Ну, заборы красят… Или там огород вскопают кому. А мы чо? Ну чо тут делать? Свет гасют рано, водки мало… Замуж выходить, и все тут. А чо тут можно еще делать?

— Ну ладно, все-таки на что вам водка? Вы что, тоже пьете?

— А то!

Вот здесь-то грации взбодрились. Володя с ужасом видел это оживление — специфическое оживление алкоголика при упоминании о спиртном. Пошли какие-то упоминания случаев и доз, подначки, специфический юмор про «Танька пробку понюхала, уже в отрубе!» и про «вдарили по третьей, Любка все после каждой пердит. Я ей: „Чо пердишь?“, а она: „Иначе не вмещается!“».

Тут только до Володи дошло: они же совсем молоденькие.

— Давно школу закончили?

— А мы еще и не кончали! Танька вон только закончила!

Танька — это вроде та, которая в халате? Тогда сколько же лет этой, с ребенком?!

— Что же вы здесь делаете, девочки? Время вроде бы учебное…

— А чо — учебное! Праздновать надо, а Любка так вообще в декрете.

— В декрете? Малышу-то уже много…

— Два с половиной…

— Так какой же тогда декрет?!

— А ей инспектор сказал: мол, будем считать тебя в декретном отпуске. Может, она еще и кончит школу когда.

— Ну, с учебой понятно: не учитесь. А что делаете?

— А что здесь можно делать? Да ничего…

И другие жители Камыза подходили к экспедиции. Приходили, усаживались на землю, часами сидели, внимательно разглядывая парней и девушек, обмениваясь впечатлениями. Раздражало необычайно, когда приходилось пить и есть на глазах нескольких человек, провожавших каждую ложку и каждый глоток заинтересованными взглядами.

Но остальные хотя бы приходили и уходили, а три грации как сели на сухую, покрытую прошлогодней травой землю, так и сидели. Одна, которая в кофте и штанах, даже поспала, сунув ребенка подружкам. Малыш непонятного пола проковылял немного, неуверенно закачался взад-вперед и сразу же нацелился на Ольгу. Поведение и уровень развития у малыша были на уровне годовалого.

И не выдержала Ольга, сунула малышу кусок печенья, и он стал лопать с такой жадностью, что ей (да и Володе тоже) сделалось нехорошо. Мгновенно появился бутерброд с тушенкой, и малыш тоже уплел его, не раздумывая. Ольга попыталась умыть ребенка, но он разобиделся и заорал, отбиваясь обеими ручками. И неуклюже удрал, прихватив остатки бутерброда.

— Вы его моете хоть иногда?!

— Ясное дело! Когда надо — сразу моем! — возмутились неспящие грации. — И вообще это не он, это она, Катькой назвали.

Трудно описать выражение лица Оли с глазами на полфизиономии, с трясущимися губами.

— Владимир Кириллович… Там у нее эти самые… насекомые… Представляете?!

— Представляю. Не рви ты себе душу, девочка, ты ведь ничего не можешь изменить. А еды ему… то есть ей, Катьке, дай.

— Владимир Кириллович… Да какая же может быть у этого ребенка судьба? Что же с ним будет при таком обращении?

И Володя, как ни сердился на Ольгу, сейчас был почти благодарен ей за этот ужас. Ну, ограниченная девица. Ну, приземленного в ней, на вкус Володи, больше, чем нужно. Но ее ребенок не будет шататься голодный и покрытый вшами. Уже хорошо!

— Нет, ну что с ним будет?!

— А давай спросим? Девушки! Что, в Камызе можно получить образование?

— Ха-ха! Тут и школу кончить трудно.

— Трудно, потому что вы водку пьете.

— Да учителя сами ее пьют! У нас и уроки не всегда бывают.

— Ладно… Ну а потом-то что делать? Неужели только замуж выходить?

— А чо еще делать? Скажите, мы сделаем…

— Ну а если уехать куда-нибудь? Например, в Абакан?

— А кто нас там ждет, в Абакане? Куда там уедешь? То-то, некуда…

— Хорошо… Вот у меня в руке волшебная палочка… (Володя вытащил ручку из полевой сумки.) Вот я ей сейчас взмахну, и у вас у каждой в Абакане будет по квартире. Представляете? Вот взмахну — и по квартире. Что тогда будете делать?

К этому моменту все оставили свои дела. Дима и Наташа опустили рулетку, так и стояли с концами ее в руках. Андрей распрямился от нивелира, еще когда Оля подошла к Володе, так и стоял в напряженной позе. Даже Фомич высунулся из-под машины, где деловито что-то подворачивал, и тоже уставился на граций.

А те тоже обалдели и с полминуты хлопали глазами.

— Ну? Вот у вас нет проблемы перебраться в Абакан, все решено! Чем тогда вы будете заниматься?

— А это вы все придумали, — сказала, наконец, девица в халате, — нет у вас на самом деле там квартиры. А если и есть — вы нам ее не отдадите.

— Точно! — обрадовалась грация в рваной куртке. — Ясное дело, дядечка нам ее не отдаст!

И все, и расслабились грации, нашли причину не думать, не искать других версий судьбы, спокойно, с чистой совестью спиваться в своем Камызе, точно зная: ничего в их судьбах изменить нельзя. Нипочем и никогда. Молчали и экспедишники.

— Ну вот, Оля, ты получила ответ?

— Наверное, да, получила… Но это же ужасно, Владимир Кириллович! Давайте же что-нибудь сделаем!

— Себе взять хочешь? — вступил в беседу Фомич. — Бери, мать вряд ли дорого возьмет, а ты ее не старше. Хочешь взять?

Оля покраснела, замотала головой. Фомич хохотал.

А три грации так и сидели до вечера, часов до семи. Сидели без кусочка хлеба и ничего не дали малышу, только мать сунула ему грудь мимоходом. Ольга не выдержала, опять покормила ребенка.

— Чо… тьфу ты! Действует как… Что, Владимир Кириллович, этих архаровок тоже везти куда-то надо? В Усть-Буранный или там куда?