Книга Спасибо деду за Победу! Это и моя война - Алексей Махров

– Я! – откликаюсь на автомате.

– Ты со своими щеглами – в прикрытии! Смотри за подъездной дорогой! Увидишь немцев – стреляй два раза и отходи к старшине.

– А вы?

– А мы сейчас поглядим, что там за публика собралась! – решительно заявил Валуев, поднимаясь с места. – Альбиков!

– Я! – отозвался узбек.

– Подстрахуй ребятишек! Остальные – за мной, бегом!

И громадный, похожий на неандертальца, боец рванул с места, как спринтер. Остальные разведчики бросились следом, сразу отстав на два десятка шагов. Мне показалось, что двухсотметровую дистанцию до хутора Валуев пробежал за рекордное время – чуть больше десяти секунд. У ограды сержант притормозил и, взяв на прицел ворота сарая, подождал остальных.

Разведчики сработали как одна хорошо тренированная команда – двое остались снаружи, держа фланги и тыл, а остальные, весьма организованно, не перекрывая друг другу сектора стрельбы и не путаясь под ногами, пошли на штурм.

Внутри раздался крик, но не боли, а скорее… ярости. Что-то похожее на «сукиблязарэжу»! Грохнул выстрел, крик смолк, и красноармейцы принялись выволакивать во двор каких-то людей.

Тут я обратил внимание, что смотрю за развернувшимся действием не один – мои юные падаваны, вместо того чтобы следить за дорогой, открыв рты, наслаждались бесплатным шоу. Прикрикнув на ребят, заставляю их переключиться на выполнение приказа вышестоящего командования. Правда, сам продолжаю с интересом смотреть на работу разведчиков.

Бойцы быстро обыскивают пленников, связывают им за спиной руки и ставят в ряд на колени. Затем Валуев начинает экстренное потрошение, сопровождая вопросы несильными ударами кулака. Почему мне кажется, что несильными? Да потому, что бей он всерьез – допрос бы сразу закончился, ввиду скоропостижной смерти допрашиваемых.

Эх, послушать бы – о чем сержант спрашивает, а главное – что ему отвечают! Но нам приказали четко и недвусмысленно – следить за дорогой. И прямое нарушение этого приказа могло привести к самым непредсказуемым последствиям. Вот как бы я сам поступил с тем, кто, игнорируя мои команды, покинет ответственный пост? Минимум – начистил бы рыло. Максимум – расстрелял перед строем. Другим умникам в назидание. Понятно, что здесь за подобное нарушение меня не расстреляют. Да и рожу бить – тоже вряд ли будут. Потому как молодой еще и не их подчиненный. Но как после такого поступка добиваться дисциплины от своих ребят? С которыми мне еще раненых за линию фронта вывозить – а успех этого предприятия целиком зависит от доверия исполнителей командованию, то есть мне, и, соответственно, безоговорочного подчинения исполнителей приказам командира. Так что… я лучше посижу, где сказали. А всю необходимую информацию до меня доведут. Если сочтут нужным.

Минут через десять экспресс-допрос закончился. К тому времени к основной группе присоединились те трое, что взяли первого «языка». Затем Валуев дал бойцам какие-то распоряжения, и все сразу засуетились. Кто-то уводил пленников в сарай, кто-то подыскивал место для поста наблюдения, а два красноармейца быстрым шагом пошли в нашем направлении.

– Хуршед! – окликнул один из них нашего «няньку». – Сержант велел нам организовать «секрет» на подъездной дороге. А вам наказал передать, чтобы шли к машинам и везли всех сюда. Теперь на хуторе безопасно.

– А кто эти люди? – не выдержал я.

– Уголовники, – ответил боец. – В прошлую пятницу кассу в райцентре ограбили. И здесь отсиживались. Даже про то, что война началась, – не знали. Ну, мы пошли…

Хм… Прошлая пятница – двадцатое июня. Надо же – с начала войны меньше недели прошло. Я здесь всего третий день, а кажется – вечность. Ладно, раз Валуев сказал, что это место безопасное – идем за ранеными.

Пасько снова повел нас какими-то окольными тропами – к хутору мы выехали со стороны, противоположной подъездной дороге. На всякий случай из-под деревьев выезжать не стали – до построек недалеко, всего сто пятьдесят метров. Ребятишек перетаскаем быстро. Зато на лугу не останется хорошо видимых с воздуха следов гусениц.

Разместились с большим удобством – в первый раз после уничтожения поезда нам предстояло спать под крышей. Самых тяжелых уложили в избе, остальных – в сарае, предварительно накидав на пол сена. Здоровым тоже хватило места – хутор легко вместил всех. Даже для содержания пленников нашлось отдельное строение. Подозреваю, что бывший свинарник – уж больно запах там стоял специфический. Представляю, как здесь пахло два года назад, если «аромат» до сих пор не выветрился.

Кроме сена и крыши над головой ничего ценного на хуторе не нашлось – все выгребли неизвестные доброжелатели. Даже ухват, кочергу и заслонку печки. Не считая горшков. А вот большой стол в горнице утащить не смогли – он не пролез в дверь. И тогда, прямо на месте, его порубили топорами. Видимо, сильно насолили соседям хозяева, если после их отъезда местный народец с маниакальным упорством зачистил все следы пребывания хуторян. Вплоть до резных наличников на окнах. Удивляюсь, что хутор просто не сожгли. Наверное, советская власть не позволила.

Пока я носился, устраивая раненых и размещая здоровых, старшина, с удобством устроившись на натасканной красноармейцами на задний двор куче сена, приступил к полноценному дознанию. Сначала к нему «в кабинет» по одному приводили захваченных уголовников. И он неторопливо и обстоятельно допросил всех троих (одного, самого борзого, с ножом в руке бросившегося на разведчиков, пристрелили при захвате). Затем к нему попросили пройти Мишу Барского. Я увидел это случайно, занимаясь вместе с Зеленецким проверкой работоспособности колодца. Для чего опускал вниз привязанную за веревочку флягу (ведер на хуторе не нашлось – их тоже унесли какие-то добрые люди). Вода в колодце была, и, на первый взгляд, вполне годная к употреблению. Однако вызов напарника к Петрову заставил меня насторожиться. Оставив дальнейшие изыскания на Максима, я, сделав вокруг дома крюк, вышел к заднему двору со стороны ограды. С этой точки я мог слышать разговор, но не видел собеседников. Стоящий неподалеку часовой, занятый наблюдением за окрестностями, мое перемещение не заметил. А может, просто не обратил особого внимания.

– Ты его давно знаешь? В школе вместе учились? – услышал я голос старшины.

– Нет, мы вместе не учились, – ответил невидимый Барский. – Я из Ленинграда, а он москвич. Мы познакомились в полку две недели назад. Его отец командир полка, а мой – начштаба.

Ага! Так, значит, старшина решил выяснить подробности моей довоенной жизни! Хотел бы я сам знать о них! Никаких деталей мне дед не рассказывал.

– И он всегда был таким… боевым? – с некоторой запинкой спросил старшина.

– Ну как… боевым… – замялся Миша. – Стрелял хорошо. Мы целыми днями на стрельбище пропадали. Но вот чтобы ножом… этого я не видел.

– Ножом? Что он делал ножом? – заинтересовался Петров.

– Позавчера мы двух немцев живьем взяли. Так он их допросил, а потом зарезал. И сказал, что так будет с каждым.