Книга Пятнистый сфинкс - Джой Адамсон

Однажды мы ползли по раскисшей дороге в машине, где лежало немного мяса на тот случай, если найдем гепардов; мясо уже сильно попахивало, но все же, как видно, привлекло льва, и он вышел на дорогу. Остановившись, мы смотрели некоторое время, как он принюхивается, но потом он стал подходить, и мы во избежание неприятностей поехали дальше. Позже, уже на обратном пути, мы увидели, что все деревья возле того места, где нам попался лев, чуть не ломятся под тяжестью грифов. У меня дрогнуло сердце: а вдруг на этот раз добычей оказался гепард? Но лев терзал мертвого жирафа, и я успокоилась.

Жизнь в лагере сделалась невыносимой: во время дождей страшно расплодились змеи и скорпионы, мало этого — дожди пошли на пользу сахарным муравьям, яйца которых попадались нам во всех ящиках и даже в книгах между страниц, а деревянные шесты в палатках были покрыты глиняной коркой, под которой скрывались все пожирающие термиты. После наступления темноты стало совершенно невозможно читать, потому что лампа привлекала целые рои насекомых. Крыша из пальмовых листьев пропускала воду, и почти всю ночь приходилось жонглировать тазами, чтобы ловить прорвавшиеся струи воды.

За неделю мы успели обыскать все места, где могла бы скрываться Пиппа, кроме равнины Гамбо на той стороне реки. В прошлый период дождей Пиппа туда не заходила: должно быть, боялась, что вздувшаяся река отрежет ее от нас. Теперь равнина так и кишела животными, и у меня осталась последняя надежда — она там. После долгих поисков мы нашли вчерашний след гепарда примерно в двух милях вверх по реке, а потом отыскали еще два следа всего в полумиле от лагеря. Если это были следы нашего семейства, почему же Пиппа не пришла в лагерь? Мы бродили кругом до темноты и все время звали ее. Когда же вернулись в лагерь, я вдруг почувствовала, что к моим коленям прижалась Пиппа. Она показалась мне очень маленькой и очень жалкой. К счастью, у нас было свежее мясо зебры, и я дала ей большой кусок. Она тут же оттащила его ярдов на четыреста, бросила на землю и стала тревожно звать: «И-хн, и-хн, и-хн». Я послала Гаиту принести еще мяса. Как только он скрылся, малыши вышли из кустов и набросились на пищу, опасливо косясь на меня. Все они были в хорошем состоянии и сильно подросли, хотя лапы казались непропорционально длинными. Они очень проголодались и дрались из-за мяса, но было ясно, что Пиппа за эти восемь дней по крайней мере дважды должна была принести добычу, чтобы держать семейство в такой форме. Один из малышей так дрожал от жадности и заглатывал мясо с такой скоростью, что оно тут же выскакивало обратно. Мне пришлось поманить его отдельным куском в сторону, и там он успокоился и даже позволил мне держать мясо, пока он самозабвенно отрывал кусочки. Мне показалось, что это был маленький Дьюме, которого всегда оттирали при дележе пищи, но в темноте было трудно разглядеть его как следует. Расправившись с двадцатью фунтами мяса зебры, все семейство исчезло. Я отпраздновала этот случай, наградив африканцев сахаром и почо (кукурузной мукой); хотелось отблагодарить их за старание помочь Пиппе и малышам в эту тяжелую неделю.

Семейство на несколько дней обосновалось примерно в миле от лагеря вверх по течению. Хотя я приносила ежедневно очень много мяса, Пиппа была так ненасытна, что порой вырывала его изо рта у детенышей. Наконец мне стало невмоготу переносить этот эгоизм, я возмутилась и ударила ее. Впервые в жизни я наказала ее таким образом, и ее это удивило, а меня расстроило. Она никогда раньше не мурлыкала, если поблизости были дети, — чтобы они не ревновали, — и я очень растрогалась, когда она подошла ко мне и с мурлыканьем потерлась о мои ноги, словно говоря: «Давай помиримся». Но урок она усвоила прекрасно — в течение следующих двух дней она сидела в сторонке, пока молодые наедались досыта.

Им исполнилось четырнадцать недель, и я не сомневалась, что они уже бросили сосать. Я думала, что у Пиппы такой непомерный аппетит из-за глистов, поэтому в следующий раз захватила с собой таблетки цестарзола и скормила их Пиппе, пока молодые расправлялись с козьей тушей. В течение пятнадцати минут из нее вышло невероятное количество глистов (она предусмотрительно отошла подальше от обедающих малышей). После этого она часа два приходила в себя. Дьюме прижался к ней и лизал ее, пока его сестры были поглощены едой. Мясо привлекло полчища муравьев, и они яростно набросились на тушу, не трогая гепардов, которые в свою очередь не замечали их и продолжали пировать. Когда Пиппе полегчало, она тоже поела, а потом «схоронила» остатки, забросав их землей. Любопытно, что закапывала она только тушу (даже если ее приносили мы) и никогда не поступала так с кусками.

Я постоянно рассматривала экскременты малышей и до сих пор не находила в них глистов, но меня беспокоило, что маленький Дьюме за последнее время сильно сдал и был весь покрыт клещами — а они всегда массами нападают на больных животных. Никаких симптомов болезни мне обнаружить не удалось, и я обычно припасала несколько лакомых кусочков, которые скармливала ему из рук. Он очень быстро сообразил, что так получать еду гораздо удобнее, чем в сражениях с собственными сестрами, и с тех пор мне часто приходилось держать ему мясо. Вообще он был достаточно активен и, несмотря на малый рост, по-прежнему верховодил у молодых.

Новое жилье Пиппа выбрала на плоской вершине большого термитника: вся семья свободно размещалась там и могла оттуда осматривать окрестности. Над ним нависало небольшое дерево — бесконечный источник развлечений для малышей. Иногда я вешала на сук обрывок козьей шкуры, и они наперебой старались сорвать его; выигрывала обычно Уайти. Она гордо расхаживала с добычей, дразня других, пока они не бросались ее догонять; Пиппа созерцала все это свысока, важно развалившись на вершине термитника. Но этот отдых продолжался недолго: молодые начинали подбираться к ней, тянули за хвост или пытались жевать ее уши, а потом скатывались вниз по склону, кувыркаясь друг через друга. Я называла это место «Термитник номер один», потому что мы всегда встречались там с Пиппой, когда она оказывалась поблизости. Наши встречи не ускользнули от внимания медоуказчика. Он появился в одно прекрасное утро, сел на дерево и возбужденной болтовней постарался привлечь наше внимание. Эта буроватая птичка хорошо известна — она часто приводит людей к пчелиным гнездам, до которых сама не может добраться, в надежде, что и ей тоже кое-что перепадет. Гаиту пошел следом за щебечущей птичкой и неподалеку увидел клубящихся у входа в дупло пчел. Он расширил отверстие, получив несколько укусов, зато у нас теперь был мед и мы честно поделились им с медоуказчиком.

В период дождей животные большей частью держатся на своей территории, и я удивилась, заметив возле лагеря чужую львицу с тремя восьмимесячными львятами. Как-то мое внимание привлек оглушительный галдеж, который подняли павианы — они скакали по деревьям на другом берегу; я пошла посмотреть, что там такое, и увидела тощую-претощую львицу с такими же тощими львятами. Они направлялись к Пиппиному термитнику; наверно, были невыносимо голодны, если решились выйти в такое время. Я испугалась за наше семейство и позвала Гаиту; вдвоем нам удалось направить прайд в другую сторону. Позднее, когда мы пришли навестить Пиппу, она ушла — в последнее время это была ее обычная реакция на наши вечерние посещения. Она мирилась с нашим присутствием, когда мы приносили еду, но в остальное время предпочитала оставаться наедине со своими детьми.