Книга Спасатель. Жди меня, и я вернусь - Андрей Воронин

В воздухе, медленно опускаясь на землю, кружился похожий на хлопья снега белый пух. Андрей не сразу сообразил, откуда он тут взялся, а потом до него дошло, что это именно пух, да не какой попало, а гагачий; из этого следовало, что его любимая шведская куртка разделила незавидную участь его же машины. Это печальное событие осталось неоплаканным: очередная пуля, с лязгом клюнувшая металл дверцы, напомнила о том, что у свободного журналиста Липского есть куда более серьезные и насущные проблемы.

Секундная заминка с обоймой едва не стала роковой. Выглянув из укрытия, Андрей обнаружил, что преследователи воспользовались паузой и подобрались совсем близко, начав обходить машину с двух сторон. Он услышал тупой шлепок пули, угодившей во что-то мягкое, и шум падения у себя за спиной.

– Т-твою, – сквозь зубы процедил Моська, лежа на боку, и, зажимая левой рукой сочащуюся кровью дырку в штанине, двумя выстрелами свалил своего обидчика.

Андрей тоже выстрелил – сначала в одного противника, потом во второго. Насколько он мог судить, ни один из выстрелов не попал в цель, но наступающие залегли и слегка попятились. Их осталось всего двое, и это заставляло их проявлять осторожность.

Впрочем, перевес в живой силе и огневой мощи все равно был на их стороне, и Андрей нисколечко не обольщался по поводу своих перспектив выбраться отсюда живым. «Вот тебе твое золото партии, – подумал он, точным выстрелом заставив одного из своих противников нырнуть в укрытие, которое тот опрометчиво вознамерился покинуть. – Все, как в «Фаусте»: люди гибнут за металл. И, судя по их поведению, они уверены, что металл существует и что до него не так уж трудно добраться. Обидно, черт!»

За всеми этими делами и переживаниями он ухитрился пропустить момент, когда обстановка переменилась. Именно ухитрился, поскольку не заметить перемену, заключавшуюся в появлении на театре военных действий трехосного «Урала» повышенной проходимости, действительно надо было уметь. Упомянутое транспортное средство, победно ревя мотором и изрыгая из выхлопной трубы черный дым, на полном ходу с громом и лязгом ударило стальным бампером в борт перегородившей дорогу «Волги», смяв и отшвырнув ее на обочину, как пустую пивную банку. На глазах у Андрея одно из громадных, облепленных мокрым снегом колес прошлось по лежавшему на дороге телу, и Липский от души понадеялся, что в этот момент бедняга был уже мертв.

Мгновенно превратившиеся в дичь охотники бросились врассыпную, на бегу стреляя по свирепо ревущей оливково-зеленой стальной туше. Двери утепленного металлического кузова распахнулись, и оттуда на ходу стали выпрыгивать люди в зимнем камуфляже, поверх которого были надеты легкие бронежилеты. Их лица тоже были скрыты масками; оглушительно застучали, испытывая на прочность барабанные перепонки, автоматные очереди, лес наполнился треском и посвистом пуль. Пули разбрасывали рыхлый снег, сбивали ветки и откалывали щепу от еловых стволов, оставляя на них неровные светлые отметины. «Воробей на столбе и три креста, – вспомнилось Андрею. – Ничего себе воробышек!»

Бросив в раскисший, истоптанный снег ставший ненужным пистолет, он выпрямился. Над Слоном уже склонилась, припав на одно колено, безликая фигура в пестром серо-белом камуфляже. Из прорези в трикотажной маске валил горячий пар, руки в беспалых перчатках ловко делали все необходимое – вскрывали перевязочный пакет, подкладывали под набрякшее кровью и талой водой пальто тугие марлевые тампоны, вкалывали обезболивающее… Еще один боец поднимал с земли мокрого, ругающегося сквозь зубы черными словами Моську. Рокотал работающий на холостых оборотах мотор, пахло едким дымом дизельного выхлопа и жженым порохом, серый снег вокруг изувеченной «шкоды» был густо усеян стреляными гильзами. Из леса все еще доносились редкие автоматные очереди и хлопки пистолетных выстрелов: пленных на этой войне, похоже, не брали.

Женька Соколкин сидел в сугробе, ошалело вертя головой. Кажется, он был невредим. Андрей подошел к нему, увязая в рыхлом снегу, и, протянув руку, помог подняться.

– Цел? – спросил он.

– Цел, – буркнул Женька, энергичными ударами ладони сбивая приставший к одежде мокрый снег. – Ничего себе замес! Мать узнает – убьет.

– Боюсь, ей для этого придется встать в довольно длинную очередь, – сказал Андрей, задумчиво озирая картину побоища. – Ты хотя бы понимаешь, что им был нужен ты – вернее, твой конверт?

– По ходу, не им одним, – обронил Женька, красноречиво покосившись на суетящиеся вокруг фигуры в камуфляже. – Спасибо Шмяку, удружил так удружил!

– Вот такие славные обычаи в Кастилии, – вздохнул Андрей.

– Рафаэль Сабатини, – удивив собеседника, который давно забыл, откуда взялась эта неожиданно подсунутая памятью цитата, сообщил Женька Соколкин. – «Одиссея капитана Блада». Это из песенки, которую пели испанские пираты, когда грабили захваченный город.

– Верно, – сказал Андрей, уже припомнивший соответствующее место из книги, которую в возрасте двенадцати-тринадцати лет зачитал едва ли не до дыр. – Смотри-ка, а ты, оказывается, умеешь не только мышку дергать, а еще и грамоту превзошел!

Женька не успел придумать достойный ответ на этот сомнительный комплимент. Рядом с ними с шорохом и плеском затормозил огромный черный джип. Тонированное стекло переднего окна плавно опустилось, и выглянувший оттуда Стрельников ровным голосом позвал:

– Андрей Юрьевич, садитесь в машину. И вы, молодой человек, тоже, если вас не затруднит.

– Нет, блин, я лучше тут останусь, – дав наконец выход своим отрицательным эмоциям, проворчал Соколкин.

Поставив ногу на хромированную подножку и держась рукой за край открытой дверцы, Андрей прислушался. В лесу больше не стреляли, и он не услышал ничего, кроме ворчания дизеля, шороха снега и негромких разговоров возвращающихся на дорогу бойцов.

6

– Прошу вас, уважаемая Елизавета Степановна, присаживайтесь, – произнес Стрельников, со старомодной галантностью сделав приглашающий жест в сторону одного из глубоких мягких кресел с белоснежной обивкой.

Женщина осталась стоять. Если бы Андрея Липского попросили предельно коротко и внятно описать свое первое впечатление о ней, он сказал бы: «Красивая, но сердитая». Подумав, он пришел к выводу, что описание было бы неполным без маленького, но существенного дополнения: очень. Очень красивая и очень сердитая – так, пожалуй, будет намного точнее.

Поскольку дама явно не собиралась принять приглашение, мужчины, вставшие, когда она вошла, тоже не стали садиться. Покосившись сначала на одного, потом на второго, сидевший на диване и с любопытством озиравший окружающее его непривычное великолепие Женька Соколкин последовал их примеру и встал. Проделано это было лениво, с видимой неохотой. Приняв вертикальное положение, он постоял, слегка перекосившись набок, а потом, чтобы подчеркнуть явную, с его точки зрения, нелепость происходящего, вытянулся по стойке «смирно», а-ля бравый солдат Швейк: подбородок вздернут, глаза вытаращены, локти растопырены, а тощий живот выпячен до отказа. Уловив простенький смысл этой пантомимы, женщина нахмурилась, сердито закусила губу и порывистым движением опустилась на краешек кресла.