Книга Дизель решает все - Михаил Маришин

— Спокойно! Двигатель мы в серию запустим. Другого пути у нас уже нет! Другое дело, что для этого потребуется. И в первую очередь — ликвидировать бардак на заводе! — это я, конечно, палку перегнул. На Ивана Алексеевича смотреть больно.

— Это какой бардак? Все у нас по графику, распорядку. Трудовая дисциплина, опять-таки. — Лихачев растерянным голосом, оглядываясь вокруг, будто ожидая поддержки, начал ни с того ни с сего оправдываться.

— Какой-какой?! Вон! Даже труба котельной световой сигнализацией не оборудована! Полетит самолет какой ночью, врежется и завалит нам трубу! И что?! Завод встанет, план рухнет! — в запале нашел я первый попавшийся повод придраться, понимая уже, что сильно погорячился и, сбавив в конце тон.

— Да, это правда, — совсем упал духом директор, но встрепенулся и тут же спросил: — А разве где трубы освещают ночью?

— Должны. Сам подумай, Иван Алексеевич, пустяк же! А убережет от немалых бед, — теперь оправдывался уже я, чувствуя себя виноватым за такой «наезд», в общем-то, на ничем не провинившегося человека. И, воспользовавшись тем, что Роза благоразумно предпочла скрыться, добавил: — Лексеич, ты это, извини, погорячился я. Не собираюсь я никуда.

— Ладно, распоряжусь, чтоб лампочки повесили, — ответил Лихачев еще под впечатлением. — А Грузия-то чего? Зачем тебе, если не уходишь никуда?

— Да ты сам посуди, Иван Алексеевич. Вот выйдем мы на совещание, я там мотор распишу в красках. И туда его можно ставить, и сюда, и на машины, и на самолеты, и на корабли. И что? Потянем мы это все? Нет! Надо другие заводы подключать! Но вот беда, они все уже что-то выпускают! А в Грузии, краем уха слышал, завод строится, то ли авиационный, то ли авиамоторный. Его и надо застолбить, пока он не пущен еще. Сам бы ты стал налаженное серийное производство ломать, если б оно у тебя уже было, когда я со своим дизелем объявился?

— Разумно. Кстати, насчет совещания. Коли ты оклемался, так я наверх сообщу, будь готов в любой момент. Как вызовут, так сразу вдвоем и поедем, — директор уже окончательно оправился, и его голос обрел привычную силу. — А завтра, чтоб был на работе.

— Так выходной же!

— Да? Ладно, но из дома не отлучайся, мало ли чего. Или соседям весточку оставляй, чтобы тебя всегда найти можно было. Бывай!

— И вам счастливо…

Вот так, нежданно-негаданно попал без вины под домашний арест или, по крайней мере, под подписку о невыезде.

Эпизод 3

— Ой! Кто это у нас пришел? — жена встретила меня с малышом на руках. — Да это папка! Давай поздороваемся с ним. Ну-ка, давай скажи ему.

Малюсенькое курносое личико озадаченно глянуло на меня из одеяла синими глазами, начав было морщиться, чтобы заплакать, передумало, радостно улыбнулось и, пуская слюни, приветливо зафыркало. Жена, передав мне сверток, коротко поцеловала и, слегка обидевшись на то, что я был полностью поглощен сыном, упрекнула.

— Ну вот, меня уже совсем не замечаешь.

— Ах, Поля, прости, задумался, — ответил я, очнувшись, но по-прежнему разглядывая малыша. — Как вы здесь без меня?

— Да, хорошо, вроде. Спим, едим, растем. Одной тяжело, конечно, и ребенка одного надолго не оставишь, даже чтоб до магазина добежать. Ему же каждые пару часов есть надо. С едой туго что-то в магазине, а на рынке цены больно кусачие. Зато в очереди не стоять и быстро, — Полина, судя по всему, крутилась здесь одна как белка в колесе и теперь пересказывала мне свои заботы за месяц моего отсутствия. — Слушай, коли ты пришел, давай я прилягу подремать. Если есть хочешь, в печке все горячее, я не буду. Спать хочу.

— Погоди, сама-то ты как?

— Давай потом расскажу? Ты его сейчас покачай, он заснет, — жена переключилась на инструкции по обращению с ребенком. — Проснется, заплачет — разбудишь меня. Пока он есть будет, поговорим. Сейчас я уже на ходу засыпаю.

Действительно, Полина, встретившая меня довольно бодро, видимо, расценила мой приход именно как возможность отдохнуть, и сейчас ее глаза просто закрывались сами собой. Ну что ж, посмотрим, не потерял ли я навыки общения с грудничками.

Трудная свобода,

Сладкая неволя.

За себя сражаться

Иль в теченье плыть.

Дай мне свою силу,

Куликово поле,

Чтобы знал я точно —

Нас не победить!

Было нас немного,

А врагов немало,

Только мы сумели

Одолеть тогда.

Дай мне свою мудрость,

Поле нашей славы,

Сделать так, как надо,

Коль пришла беда.

Сколько мы терпели

Горемычной доли,

Собирая силу

В рукоять меча.

Дай мне свою ярость,

Куликово поле,

Чтоб с размахом, вволю

Ворога встречать.

Чтобы наша гордость

Не покрылась пылью,

Чтоб держало небо

Сильное крыло,

Чтобы мы по-русски

Пели и любили,

Чтобы улыбались

Всем ветрам назло.

Сколько б черны бури

Смерть не приносили,

Сколько б не звучало

Злых лукавых фраз,

Только, брат, я верю,

Выстоит Россия.

Выстоит Россия

И на этот раз!

Колыбельных песен я за всю свою жизнь так ни одной и не выучил, что, впрочем, мне никогда не мешало, вполне годились и обычные спокойные песни, главное уметь их петь. Я размеренно ходил по избе взад-вперед. Сочетание тихого голоса и покачивания быстро разморило малыша, уснувшего уже на четвертом куплете. Допев до конца, я осторожно положил сына в кроватку и, стараясь не шуметь, занялся бытовыми хлопотами.

— А-а. У-аа… — я едва успел поесть и, согрев воды, помыться, избавляясь от больничного запаха. Хорошо хоть одежду стирать и чинить не надо, в прачечной ее привели в удобоносимый вид.

— Что уже? — это Поля, проснувшись, завозилась и села на кровати. — Давай его сюда.

Я перенес плачущего малыша на кровать и отдал жене, которая сразу дала ему грудь.

— Ну рассказывай теперь, как все прошло. С самого начала.

— Да чего рассказывать? Обычно все. Тяжело, конечно, так поздно рожать, но врачи хорошие попались, повезло. Родила нормально, ребенок здоров. Я заволновалась было, что ты не приходишь, но меня в первый же день ваш директор навестил, сказал тебя в командировку услали. Не поверила, конечно. Врать он не умеет. Но раз пришел, значит, не можешь ты меня навещать из-за своей работы. Когда выписывали, Лихачев машину прислал, только успела в дом зайти, как чекист приперся. Не пойму, чего хотел. Начал вопросы дурацкие какие-то задавать, а в чем дело — не объясняет. В общем, поцапались мы с ним, он сгоряча и проговорился, что ты в больнице под арестом. Навещать запретил, да и куда мне с грудничком. А дальше все, тишина. Пока Иван Алексеевич снова не приехал и не успокоил, что все обошлось. Ты бы, Сем, не чудил больше? Ведь не один теперь. Как тебя угораздило-то?