Книга Умм, или Исида среди Неспасенных - Иэн Бэнкс

Столкнувшись с таким препятствием в ходе судебного процесса, который, по сути, вертелся вокруг никому не нужной фабрики, шериф графства не стал проявлять настойчивость – Аасни и Жобелию освободили от дачи свидетельских показаний.

Сальвадор, не водивший знакомства с семейством Азисов, гневно осудил такую черствость по отношению к дочерям рода (самим дочерям это было по барабану) и поклялся за версту обходить новый семейный магазин в Сторноуэе, а потом и лавку в Тарберте. Эта клятва приобрела, можно сказать, силу заповеди и, по мере того как Азисы расширяли свой бизнес, открывая все новые и новые торговые точки, распространилась на все предприятия розничной торговли – так уж, на всякий случай.

Разбирательство завершилось; жалкие, даром что строго одетые подсудимые, которым инкриминировался поджог фабрики, совершенный в состоянии алкогольного опьянения, не были ни осуждены, ни оправданы: их отпустили «за недоказанностью» – типично шотландский вердикт, который на языке закона означает то же самое, что «не виновен», но негласно подразумевает: «скорей всего, облажался, но доказать трудно»; преимущество этой формулировки заключается в том, что она, во-первых, расцвечивает ноткой неуверенности скучные черно-белые категории, типа «виновен / невиновен», «законопослушный гражданин / криминальный тип», «хороший / плохой», а во-вторых, дает общественности обильную пищу для пересудов и подозрений, чтобы обвиняемые впредь не зарывались.

Дедушка и сестры вернулись в Ласкентайр, на ферму; Сальвадор, как и прежде, занимался скотоводством на пару с мистером Мак-Илоуном, много читал, работал над собой и создавал «Правописание», а сестры разъезжали по островам в автолавке, что когда-то служила передвижной библиотекой, помаленьку мошенничали, но едва сводили концы с концами. Когда наступило лето сорок девятого (для деда – первое лето на островах), сестры обнаружили, что идут ноздря в ноздрю: обе заметно округлились. Сальвадор, конечно, преисполнился мужской гордости, но в то же время стал раздумывать, как они смогут прокормить два лишних рта, – и тут появились Поссилы.

Сесил (для благозвучия называвший себя «Сесиль») и Герти Поссил, чудаковатые, но не стесненные в средствах супруги, разнообразили свою бесполезную по большому счету жизнь тем, что примыкали к различным сектам, конфессиям и церквям, как будто коллекционировали вероисповедания. Сесил, высокий и неуклюжий, получил освобождение от воинской службы по состоянию здоровья: у него был только один глаз, а второго он лишился еще в детстве, когда отец, заядлый рыбак, решил ему показать, как нужно забрасывать удочку; резонно было бы предположить, что этот трагический случай навсегда отбил у юного Сесила охоту к рыбалке, а может, и к рыбным блюдам, однако вышло совсем наоборот. Сесил подолгу пропадал то на берегах горных шотландских рек, то среди меловых скал Англии, и тогда Герти коротала время на спиритических сеансах и в беседах с оккультистами.

В тысяча девятьсот сорок девятом году им на глаза попалась какая-то заметка об удивительной дедушкиной доктрине, придававшей особое значение двадцать девятому февраля; их ежедневная газета поместила этот материал первого марта, и обоих словно осенило: будь сорок девятый год високосным, двадцать девятое февраля пришлось бы как раз на этот день. Узрев в таком совпадении глубинный смысл, они решили совершить паломничество в Ласкентайр. (Если уж совсем честно, Сесил впоследствии признавался, что они ничего не теряли: на Гебридах, в случае холодного приема или разочарования, можно было утешиться богатыми возможностями спортивной рыбалки.)

Поначалу Сальвадор отнесся к Поссилам настороженно, тогда как мистер Мак-Илоун встретил их весьма радушно и пригласил погостить, а сестры проявили вежливое безразличие. Сесил и Герти прибыли на остров Харрис в громоздком довоенном пикапе (эта модель грузопассажирского «универсала», по словам сестры Джесс, прославилась тем, что какая-то дама по фамилии Эверидж назвала ее деревянно-кирпичной машиной), до отказа набитом златоткаными турецкими подушками, афганскими коврами, резными цейлонскими курильницами и прочими принадлежностями, остро необходимыми для выживания на убогой деревенской ферме.

Они также привезли более двадцати сортов чая, надежно упакованных в яванские погребальные урны. Дедушкино сердце дрогнуло, и он проникся доверием к незваным гостям, а ведь мог бы заподозрить неладное и указать им на дверь. От избытка чувств Поссилы украсили фермерские постройки расписными шелками, лаковыми ширмами и серебряными канделябрами, привнеся туда атмосферу роскоши, которая пришлась по вкусу всем обитателям, включая моего дедушку. До той поры убранство фермы составляли скрипучие железные койки, закопченные керосиновые лампы да обрезки линолеума, прикрывавшие дощатый пол. Они и теперь никуда не делись, но, видимо, уже не определяли вид жилых помещений.

В свой первый приезд Поссилы прожили на ферме два месяца; при них дом наполнился приметами благополучия, дедушка приобрел неограниченные запасы чая, писчей бумаги и ручек, а местный люд получил многочисленные поводы для сплетен и вопиющие примеры аморального сибаритства и языческого упадничества, на которые можно было для наглядности указывать детям и сомневающимся взрослым.

Думаю, наш Основатель приобрел для себя и кое-что еще: внешнюю перспективу, точку отсчета, возможность соизмерения своих откровений, мыслей, прозрений и будущих принципов с опытом людей, которые неплохо освоились в самых разных конфессиях и наметанным глазом выделяли достойный внимания культ.

Сесил и Герти стали новообращенными. Учение Сальвадора оказалось созвучно их настроениям: наверное, важнее всего была, если можно так выразиться, устремленность одновременно и в прошлое, и в будущее – в каждом из этих направлений они находили для себя привлекательные стороны. Задолго до своего приезда супруги договорились, что в их эдинбургском доме, в Морнингсайде, никогда не будет электричества, и в последнее время вели странно замкнутый образ жизни. Из-за необходимости посещения разнообразных богослужений и собраний у них впоследствии почти не оставалось времени для общения с Истинно Верующими, хотя круг знакомств мужа и жены ограничивался рыболовами-спортсменами и завсегдатаями спиритических сеансов соответственно; близких друзей у них не было. По-моему, даже откровенно скандальная связь Сальвадора и двух сестер была для Поссилов глотком свежего воздуха после ханжески-истерического отношения к сексуальности, типичного для большинства облюбованных ими сект и конфессий; можно сказать, этот любовный союз, вкупе с отказом от излишеств и условностей общества, с интересом к мудрости минувших столетий, с тягой к природе и мистическим ритуалам, указывает на то, что мой дед был одним из первых хиппи.

Сесил и Герти уехали в конце лета, когда Аасни и Жобелия уже едва проходили в дверь, а вскоре и сама Герти, к своей несказанной радости, поняла, что забеременела (из этого комочка плоти вырос Люций). Супруги поклялись вернуться, а до того всячески поддерживать новую веру: распространять хвалебные отзывы и финансировать публикацию «Правописания», как только Сальвадор завершит этот труд. Все экзотические атрибуты они втиснули в пикап и увезли с собой, не считаясь с чувствами быстро привыкших к роскоши сестер, которые на сносях вынуждены были вернуться от благоухающих златотканых подушек и сказочных шелковых драпировок к скрипучим железным койкам и обрезкам линолеума.