Книга Огнем и водой - Дмитрий Вересов

– Это кто ничего не понимает?! – Ленка приняла слова на свой счет, и в ее голосе сразу появились плаксивые нотки, от которых у Вадима начинали болеть зубы.

Оставалось догадываться, как умудряется выносить их Ленкин муж. Наверное, привык.

– Не ты, не ты! – поспешил успокоить ее Вадим. – Ты у нас самая сообразительная, как птица говорун!

– С пестрым хохолком? – задумчиво спросила она. – Слушай, а ты не думал завести кого-нибудь себе! Попугая, например!

– Нет! – категорично заявил Вадим, который сразу понял, куда дует ветер. Ленке с мужем в преддверии родов срочно нужно сбагрить птицу – и без нее будет много хлопот, да и ребенку ни к чему слушать нецензурщину.

– У меня аллергия на перья! – сказал он самым серьезным тоном, на который был способен. – Я на птиц даже смотреть не могу, сразу начинаю чихать!

– Ой, правда, что ли?! – Она определенно поверила. – А это передается по наследству?!

– Ленка, я не могу долго говорить, – сказал Домовой, – у меня здесь все остынет.

– Ты чай пьешь?! – закричала сестра – на линии пошли помехи. – Опять какую-то траву заварил?! Ты как колдун какой-то со своими настоями! Там, на севере, знаешь, всякие шаманы есть! Они настоями лечат – ты как шаман…

– Однако я правду говорю, – сказал Домовой, изображая этого самого шамана. – Однако ребенок простудится!

– Ты меня будешь консультировать, когда я стану мамой? А говорят – беременные мыло едят! Наташа ела мыло?! Ой, извини, что я напоминаю, – я такая бестактная бываю! А какое она ела мыло – клубничное или детское? Знаешь, мне всегда казалось, что клубничное должно быть вкуснее!

– Не помню… Не ела она никакого мыла! – сердился Домовой – вода и правда быстро остывала. – Возьми сама и попробуй, если тебе так интересно – в жизни всегда есть место эксперименту!

– Ты издеваешься, а я ведь тебе еще самого главного не сказала! – пробулькала Ленка.

– Подожди немного! – Он вытащил Верочку из ванночки, оставив пупсов с утятами кружиться в мыльной водице. – Я тебе перезвоню!

Уже уложив дочку, не сразу набрал Ленкин номер. Ясно было, что речь пойдет снова о том же самом. Сестре, не посвященной в детали скандала, разразившегося после отъезда Наташи, было непонятно упорство, с которым Домовой отказывался восстановить отношения с родителями.

Что его останавливало?! Может быть, боязнь утратить свободу, к которой он успел привыкнуть за последнее время.

– Знаешь, как они расстраиваются! – увещевала сестра, и Домовой чувствовал себя злодеем почище сказочного Карабаса-Барабаса. – Особенно мама! Я тебе прямо скажу, ты ведешь себя как невменяемый!

Домовой и не сомневался, что мирная инициатива исходила именно от нее, от матери. Гертруда Яковлевна принадлежала к тому типу женщин, которые привыкли держать всех и вся в своих руках, включая, конечно, мужа. Отец, который еще в начале ссоры звонил несколько раз украдкой, вскоре звонить перестал, и Вадим прекрасно понимал, в чем тут дело. Бедный папа никогда не умел лгать, а значит, мама узнала и приказала прекратить.

И это, тогда ему казалось, было последним камнем, последней точкой. Этого он не мог, не должен быть простить. Но время прошло, и злость испарилась, исчезла без следа. Домовой не умел ненавидеть, и в конце концов, он жил в родительской квартире – они не отказались от него, как от чужого. Так какое право он имел отказываться от них?! Еще Марков как-то в шутку заметил, что Вадиму не помешала бы небольшая доза «озверина». Для профилактики. Что верно, то верно – Домовой, следуя старому доброму правилу, считал, что во всех бедах следует в первую очередь винить себя. И винил, забывая, что из правил бывают исключения.

На радость Лене, без колебаний приписавшей себе заслугу в воссоединении семьи, встреча действительно состоялась. Сестра, которая от вынужденного безделья целиком переключилась на проблемы родственников, пригласила Вадима на следующий вечер к себе, на нейтральную территорию.

Вадим не спорил, но наутро, едва проснувшись, отчего-то струсил и хотел визит отложить. Сказаться больным, например. Он ведь человек и вполне мог, например, простудиться. Глупо и даже преступно тащить свои бациллы к беременной женщине. Однако здравый смысл перевесил – в конце концов, он уже большой мальчик и симулировать стыдно. Верочка поехала в гости с отцом, это будет точная и безжалостная проверка – мать просто обязана принять внучку, иначе о примирении не может быть и речи.

На Ленке было что-то напоминавшее старомодный чехол для дивана с оборочками, – платье для беременных. Больше всего сестра опасалась скандала, который мог негативно отразиться на ее ребенке. Об этом она шепнула еще в прихожей, стягивая шарф с шеи Вадима.

– Вас понял! – сказал Вадим.

Несмотря на все свои ахи-вздохи и колоссальный живот, по квартире Ленка передвигалась весьма проворно. «Привыкла», – объяснила она и добавила, что похожа теперь на тех скороходов, которые прикрепляли к ногам тяжелые камни для тренировок, а потом – сбросив эти камни, начинали бегать как кузнечики. Так и Ленка пообещала после родов развить какую-то невероятную скорость.

– Кузнечики не бегают! – сказал Вадим, который уже увидел на вешалке старое пальто отца, к которому тот питал почти мистическую привязанность. – Они скачут.

Он раздвинул шуршащий полог из бусин, сразу встретился взглядом с матерью, сидевшей на диване в гостиной, и замолчал. До последнего момента он боялся – боялся увидеть ее постаревшей и поседевшей от огорчений. Во всяком случае, такая картина представала перед глазами после всех Ленкиных рассказов. Напрасно боялся – мама выглядела даже помолодевшей, и от сердца у Домового отлегло.

Отец стоял у клетки с попугаем, наполовину прикрытой пестрым платком, и, повернувшись к вошедшему, взволнованно затоптался на месте. Он-то как раз выглядел постаревшим. Вадим замер, не зная, к кому из них подойти первым.

«Боже мой, – мелькнула у него в голове мысль, – это же просто сцена из какого-то древнего романа». Из какого точно – он вспомнить не мог, да и не был уверен, что читал такой роман. Просто слишком нереальным все выглядело – таким же нереальным, как и ссора, о которой никто, ни разу не упомянул за весь вечер. Если и бывают в жизни случаи, когда «не стоит ворошить прошлое», то это был именно такой.

– Здравствуй! – сказал отец.

Попугай, бывший свидетелем этой трогательной сцены, тут же прокомментировал ее замысловатой непечатной фразой, достойной украсить лексикон любого уголовника. Ленка всплеснула руками и спешно накрыла его платком, но торжественный момент был безнадежно испорчен. «Впрочем, оно и к лучшему», – подумал Вадим. Напряжение разрядилось, он подошел и обнял отца, потом сел рядом с матерью. Разговор начался бестолково, но вскоре наладился, при активном контроле со стороны Ленки.

Сестра не выпускала процесс переговоров из рук, бдительно и бесхитростно пресекая все попытки затронуть больные темы. Сцена напоминала Вадиму не то сватовство, не то свидание в тюрьме, когда высказаться откровенно мешает кто-то посторонний, которого и попросить нельзя выйти. Странно было бы предложить сестрице оставить собственную гостиную – даже в шутку. Она бы все равно не послушалась. Смотрела на них, растроганно всхлипывая: