Книга Сынок министра - Алексей Макеев

То же самое Астахов. Трудно сказать, знал ли он о существовании колье заранее. Сам он утверждает, что узнал об этом только двадцатого мая – от Курносова. Он тоже дал похожий портрет, довольно откровенно отвечал на вопросы. И, честно говоря, мне трудно представить, что этот послушный, запуганный чиновник мог решиться обокрасть собственное начальство. Ведь если бы он засыпался, это означало бы крах всей его жизни. Да и куда бы он дел это колье? Не на рынок же нести его продавать? Из тех справок, которые мы о нем наводили, – Астахов человек абсолютно заурядный, ни с кем, кроме коллег, отношений не поддерживающий, домосед и карьерист. Возможно, он мог бы убить, чтобы подняться по служебной лестнице, но организовывать преступную группу, угонять автомобили, душить сообщниц… Вряд ли он способен на такое даже после хорошей дозы спиртного.

Таким образом, у нас остается один кандидат – господин Канунников. Если проанализировать все его показания, то сразу бросается в глаза, что этот свидетель – единственный, который постоянно что-то умалчивает, подтасовывает, а то и откровенно врет. В каком-то смысле такое поведение было бы слишком неосторожным, но, видимо, дело в том, что Канунникову не часто приходилось иметь дело с милицией и он не слишком высокого мнения о нас. Я думаю, он был уверен, что мы не сумеем провести полноценное расследование – во многом благодаря вмешательству его дяди. В чем-то он был, конечно, прав. Дядя действительно нам мешал и мешает до сих пор. Но Канунников переборщил – нам даже не пришлось прилагать больших усилий, чтобы понять – он лжет.

– Ты все время говоришь – он лжет, но до сих пор не привел ни одного примера! – не вытерпел Орлов.

– Сейчас будут и примеры, – пообещал Гуров. – Во-первых, фоторобот. Меня сразу смутило, почему такой наблюдательный и одаренный человек, как Канунников, не сумел правильно описать женщину, которую видел довольно близко и долго. Его портрет оказался самым беспомощным, хотя он не был в тот вечер пьян, как Панченко, и даже сам вел машину. Во-вторых, настораживала та настойчивость, с которой Канунников убеждал нас присмотреться к личности Курносова. Похоже, он считал, что виновность Курносова почти самоочевидна.

Но в то же самое время он пытался убедить меня, что не знаком с Курносовым и даже не слишком хорошо помнит его фамилию. Говорил, что Виталия Панченко подвела сентиментальность, потому что Курносов был его одноклассником. И ни словом не обмолвился, что Курносов был и его одноклассником! Конечно, прошло много лет, но ведь все-таки Канунников знал Курносова, знал его характер и, видимо, полагал, что из того нетрудно будет сделать козла отпущения.

Странно интерпретировал Канунников ссору в ресторане, после которой Панченко покинул клуб. Он утверждал, что Курносов буквально толкал Панченко в объятья новой знакомой, но это абсолютно противоречит показаниям Астахова, который рассказывал, что Курносов, наоборот, всячески старался отвадить приятеля от Алены.

Странным кажется и то, что Канунников никак не попытался поддержать брата, когда тот, рассерженный и расстроенный, покидал ресторан. Он даже не пробовал его удержать, поговорить – отнесся как к постороннему человеку. Хотя на словах постоянно подчеркивает, что испытывает к Виталию Панченко самые теплые чувства.

Кстати, о чувствах. Мне показалось, что чувства к двоюродному брату Канунников испытывает совсем иные. В его голосе постоянно сквозят насмешка и неприязнь, когда он заговаривает о Виталии, – даже в том случае, если слова он произносит самые добрые. Думаю, что причина этого в давнем чувстве зависти, которое испытывает Канунников к более удачливому, обеспеченному и, как он полагает, бездарному родственнику. Между прочим, это еще один мотив, который мог подвигнуть его на преступление.

Но вот последний штрих – в чемодане у погибшей Евгении Смеловой я нашел вот этот журнал. Он двухмесячной давности. Раскройте его на шестнадцатой странице. Видите статью о Швейцарии, подписанную Канунниковым? Если прочтете ее внимательно, то где-то ближе к концу вы найдете упоминание о некоем закрытом аукционе, на котором шли с молотка уникальные украшения. Но самое главное – вскользь сказано и о бриллиантовом колье, которое приобрел не кто иной, как российский гражданин. Имя гражданина не названо, но ведь становится совершенно ясно – Канунников сам присутствовал на этом аукционе и, скорее всего, отлично знал, кто приобрел колье. Не исключаю, что он даже был в числе доверенных лиц министра. А ведь нам Канунников говорил, что абсолютно ничего не знал о колье! Стало быть, он врал.

Наверное, мысль похитить драгоценность пришла к нему позже – когда он вернулся из Италии. Видимо, узнав подробности, Канунников решил, что это будет не так сложно. Следовало соблюсти только два условия – самому не попасть под подозрение и заставить двоюродного брата похвалиться драгоценностью перед красивой женщиной. Зная психологию Виталия Панченко, он и выработал такой оригинальный план действий. Он, конечно, мог не сработать, но что с того? Думаю, в этом случае Канунников просто смирился бы и занялся чем-то другим. Но он рискнул и выиграл.

– Где он нашел бабу? – грубовато спросил генерал.

– Вероятно, познакомился во время странствий за границей. Кстати, сестра Евгении Смеловой говорила, что та намекала о бойфренде, некоем журналисте. Учитывая авантюрный характер Евгении, нетрудно представить, что Канунников мог уговорить ее на такое дело. Ведь ей не надо было ни убивать, ни взламывать сейф – самое большее, что она могла сделать, – это подбросить клофелин в вино. Но, как я понимаю, обошлось и без этого.

– Все это звучит очень красиво, – сказал Орлов. – Но, между нами говоря, гроша ломаного не стоит. И ты сам это понимаешь. Психология, фоторобот, не признал одноклассника… Для суда такие доказательства ничего не значат. Вот если бы в том автомобиле, за которым вы гонялись, нашли отпечатки пальцев Канунникова! Или, скажем, в квартире, где нашли убитую… Ведь по твоей теории выходит, что именно Канунников расправился со своей сообщницей?

– Не сомневаюсь, – сказал Гуров. – Поэтому и настаиваю, чтобы в опознании убитой участвовали все четыре участника вечеринки. И еще крайне важно выяснить, где был Канунников в момент убийства. Но самое главное – колье. Оно должно быть у Канунникова.

– Предлагаешь нагрянуть к нему с обыском? – скептически спросил Орлов.

– Почему бы и нет? – пожал плечами Гуров. – Ты сам говорил, Петр, что дело это почти частное, семейное. Ну так пусть и решают его по-семейному. К чему формальности? Заставить Канунникова вывернуть карманы – и дело с концом!

– Ты действительно такой простой или притворяешься? – Генерал откинулся на спинку кресла. Теперь в его голосе появились откровенно раздраженные нотки. – А если ничего не найдем? Если все твои выкладки – липа? Ты понимаешь, чем все это может обернуться? Ну, хотя бы что-нибудь реальное! Хоть волосок какой, окурок хотя бы… А так что же – приду я к министру и выложу – ваш племянник вор и убийца! Доказательств, мол, у меня нет, но я так чувствую.

– Давай я схожу, – сказал Гуров. – Чует мое сердце – колье у Канунникова.

– Чует он! – фыркнул Орлов. – Короче, отставить эти рассуждения! Искать надо. Дайте мне хоть что-то! Доказательства, что Канунников был знаком со Смеловой раньше, отсутствие алиби, отпечатки – что хотите! Тогда я сам лично побегу к прокурору и добьюсь, чтобы вашего Канунникова арестовали, – и черт с ней, с оглаской!