Книга Алая графиня - Джинн Калогридис

Мне придется ехать с ней в качестве старшей камеристки.

Это была большая честь, как с упреком сказала мне Бона, когда я все-таки явилась к ней и, рыдая, умоляла позволить мне вернуться во Флоренцию или же хотя бы остаться с ее светлостью — все, что угодно, лишь бы не ехать в Рим с отвратительной герцогской дочкой.

Все мои попытки были тщетны. Бона оскорбилась из-за того, что я не чувствовала себя польщенной и довольной новым положением. Она напомнила мне, что муж Катерины — второй по могуществу человек в Риме после Папы; став ее старшей камеристкой, я приобретаю весьма высокий статус. Бона назвала меня неблагодарной, это было самое грубое слово, когда-либо произнесенное ею в мой адрес.

Катерина едва ли не каждый день напоминала мне, что я должна быть рядом с ней и держать наготове символические карты, чтобы она могла в любой момент получить от них совет. Мне так и не удалось перебраться в комнату Маттео, потому что теперь все время я ночевала с Катериной. Она не спешила забыть обиду, причиненную моим отъездом. В результате я оказалась в весьма странном положении. Меня засыпали нарядами, украшениями, духами, изысканными яствами и вечно унижали из-за всевозможных проступков, которых я не совершала.

В ходе одной такой ссоры Катерина дала мне пощечину прямо за обеденным столом и заявила, что это я каким-то образом виновата в том, что она опрокинула свой кубок. Чаша моего терпения переполнилась, и я вышла из-за стола, не спрашивая разрешения своей госпожи. Я знала, что за этим последует наказание, но мне было все равно. Почти бегом я кинулась в комнату Маттео и заперла дверь на засов.

— Ответь, нужно ли мне ехать в Рим, — страстно умоляла я ангела. — Разве я могу не вернуться во Флоренцию? — Я склонила голову, дожидаясь ответа, но в моем сердце и в душе царило молчание.

Наконец я подняла голову, первый раз рассуждая здраво. Маттео погиб, возвращаясь из Рима. Он путешествовал с папскими легатами, разве не так? Да и у того таинственного всадника, который привез его домой, тоже был римский выговор.

Убийца Маттео живет в Риме. Судьба или, может быть, ангел наконец-то направляют меня на верный путь.

— Отлично, — прошептала я. — Я поеду в Рим, послушаюсь тебя. Ну а теперь покажись.

Ответом мне была тишина. Одурачить ангела не удалось. Но я смирилась с судьбой и медленно отправилась обратно через двор и вверх по лестнице навстречу своему наказанию.

Через две недели мы с Катериной и небольшой свитой явились в замок Порта-Джиова в Милане, все еще задрапированный черными тканями в знак траура по герцогу. Мы приехали на встречу с кардиналом Меллини, который уже прибыл из Рима. В ходе сдержанной, даже суровой церемонии Катерина через доверенное лицо была обвенчана с Джироламо Риарио, который оказался слишком занят, чтобы присутствовать на собственной свадьбе. По причине официального траура никаких пиршеств не предполагалось.

Теперь, став графиней, Катерина охотно позабыла бы об убийстве отца, лишь бы поскорее отправиться в Рим, но Джироламо был непреклонен. Ненормально теплая погода привела к вспышке смертоносной лихорадки в Священном городе. Хуже того, многие благородные семейства, находившиеся в вассальной зависимости от понтифика, взбунтовались, и под стенами города кипели сражения. Положение усугубилось настолько, что сам Джироламо едва не пал от руки убийц.

«Находясь в здравом рассудке, я не хочу подвергать молодую жену таким опасностям», — писал он.

Однако Катерина и терпение были несовместимыми понятиями. По меньшей мере раз в день она требовала от вечно занятой Боны, чтобы та сейчас же приказала готовить ее в дорогу. Та не выдержала подобных атак и наконец-то написала Джироламо, прося разрешения отправить к нему нетерпеливую молодую жену. Герцогиня-регентша могла только заставить Катерину дождаться ответа.

Джироламо был человек решительный.

«Ни при каких обстоятельствах я не могу ей позволить приехать в Рим в столь опасные времена. Но если ей так не терпится, пусть пока отправляется на юг, в Имолу. Я сообщу горожанам, что графиня едет, ее встретят как подобает и позаботятся о ней. Но она должна оставаться в Имоле, пока я сам за ней не пришлю».

Имола — маленький городок в Романье, к югу от Милана и к северу от Рима — давно уже принадлежал Сфорца. Еще при помолвке Катерины он был обещан Джироламо в качестве ее приданого, и тот охотно принял такое подношение. Рожденный крестьянкой, он занимался сбором таможенной пошлины в одной рыбацкой деревушке, пока так называемый дядя не соизволил подыскать для него более завидную должность, а Имола давала Джироламо возможность наконец-то обрести титул графа. Теперь тамошние жители устроят достойный прием Катерине, своей графине, и будут всячески ей угождать, пока муж не вызовет ее в Рим.

Катерина приняла приглашение с большим волнением и пришла в восторг, когда Джироламо настоял на эскорте из ста с лишним человек, среди которых были епископ Чезены, губернатор Имолы, а также герольды, стражники и многочисленные почетные гости из числа новых подданных моей молодой госпожи. Ярким апрельским утром я заняла свое место рядом с Катериной в ее роскошно убранном экипаже и навсегда оставила знакомый миланский двор.

ЧАСТЬ II

РИМ
АПРЕЛЬ 1477 — ОКТЯБРЬ 1484 ГОДА

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Мы двинулись на юго-запад по старинной виа Эмилия, утоптанной еще римскими легионами, той самой, по которой Маттео отправился в свое последнее путешествие. Я часто вспоминала о нем, пока наш растянутый караван брел от города к городу, от Пьяченцы к Реджонель-Эмилии и дальше. Дорога была тоскливо ровная и прямая. Время от времени нам попадались встречные путники. Они останавливались, чтобы поглазеть на великолепную кавалькаду с трепещущими стягами и знаменами, на которых красовались гербы. Малиново-белый с василиском, отрыгивающим голого младенца, был символом рода Сфорца. Золотой дуб на фоне голубого неба обозначал семью делла Ровере, к которой принадлежали понтифик и Риарио. Герб с золотой тиарой и ключами принадлежал самому Папе Сиксту. Когда на горизонте появлялся город, гонцы отправлялись вперед, чтобы объявить о скором приближении ее сиятельства Катерины Сфорца, и все местные благородные семейства выезжали приветствовать ее под блеяние горнов и радостные крики спешно согнанной толпы.

Катерина обедала и ночевала во дворцах местных правителей, которые во всеуслышание восхваляли ее изящество, красоту и манеры, а наутро отправляли вместе с нами свои эскорты, усиливая таким образом ощущение праздника. С каждым днем поступь Катерины делалась все горделивее, а обращение с нижестоящими становилось грубее. Когда мы достигли Болоньи, где нас приветливо встретило семейство Бентивольо, она превратилась в копию своего отца. Днем Катерина обходилась со мной с таким пренебрежением, что я проникалась к ней откровенным презрением. Зато по ночам, когда я ложилась рядом с ней в незнакомую постель, она вела себя как испуганный ребенок. Свежеиспеченная графиня принималась горько плакать, если я уходила.