Книга Всевидящее око - Луи Байяр

– Что правда, то правда, – согласился По, заметно краснея.

– Еще могу сказать… – Указательный палец профессора застыл у самого лица По. – Вы, молодой человек, – сирота.

– И здесь вы правы, профессор, – тихо произнес По. Мои родители… я говорю о своих настоящих родителях… погибли во время пожара. Пожар в ричмондском театре. Это было в тысяча восемьсот одиннадцатом году.

– А чего их понесло в этот театр? – не слишком учтиво спросил Папайя.

– Они там играли, мистер Папайя. Они были актерами. Прекрасными актерами. Знаменитыми.

– Ах, знаменитыми, – буркнул профессор, недовольно отворачиваясь от кадета.

Возникла неловкая пауза. По сидел с перекошенным лицом. Профессор расхаживал по комнате, пытаясь остудить свой пыл. Честно говоря, я не понимал, чем Папайю столь рассердило ремесло покойных родителей этого парня. Должно быть, он не любил актерскую братию. Мне оставалось только ждать, что я и делал. Когда обстановка стала более спокойной, я сказал:

– Профессор, возможно, сейчас самое время перейти к тому, ради чего мы потревожили ваше уединение.

– Ладно, будь по-вашему, – хмуро ответил он.

Но вначале он угостил нас чаем из каких-то трав. Свое варево Папайя готовил в стареньком серебряном чайнике. Напиток получился густым, как смола. Он щипал язык и прилипал к горлу. Тем не менее я выпил три чашки подряд, осушая их залпом, как рюмки виски. Увы, спиртного у себя в доме Папайя не держал.

– А теперь, профессор, прошу вас взглянуть вот на это, – сказал я. – Что вы скажете об этой картинке?

Я достал листок с изображением треугольника в круге и положил на профессорский стол. Столом ему служил пароходный кофр, обитый латунью.

– Ответ зависит от того, чьими глазами смотреть на эту картинку, – сказал Папайя. – Если бы вы показали ее какому-нибудь древнегреческому алхимику, он бы воспринял круг как уроборос[67]– символ вечного единства. Призовите сюда средневекового философа, – глаза Папайи скользнули вверх, – и он скажет, что здесь одновременно изображено творение и пустота, которое это творение стремится заполнить.

Профессор вновь взглянул на рисунок.

– А по моему мнению, это не что иное, как магический круг.

Мы с По переглянулись.

– Да, магический круг, – повторил Папайя. – Помню, я видел такой в книге «Le Veritable Dragon Rouge»[68]. Если мне не изменяет память, маг обычно становится… вот сюда… внутрь треугольника.

– Маг проводит ритуал в одиночку? – спросил я.

– Не обязательно. У него могут быть помощники. Все они тоже встают внутрь треугольника. По обеим сторонам ставят зажженные свечи, а впереди… допустим, вот сюда… жаровню с пылающими углями. В таких ритуалах должно быть очень много света. Целое празднество света.

Я закрыл глаза, пытаясь мысленно представить залитое светом пространство и мага с помощниками.

– А что вы скажете о тех, кто устраивает подобные церемонии? – спросил до сих пор молчавший По. – Кто они? Христиане?

– Зачастую да. Магия ведь не является исключительно служанкой тьмы. Да и на вашем рисунке ясно видна христианская надпись.

Профессорский палец опустился на перевернутое изображение букв JHS. Мне вдруг показалось, что буквы обожгли ему кожу: Папайя отдернул руку, вскочил и отошел на пару шагов. На лице у него появилось капризно-сердитое выражение.

– Лэндор, почему вы не прекратили мои словоизлияния? Думаете, у меня бездна времени? Идемте!

Тяжкое это занятие описывать словами профессорскую библиотеку. Она размещалась в маленькой квадратной комнатке без окон. Все пространство было отдано книгам всевозможных размеров. Вряд ли читатель видел такое обилие переплетов: от простеньких и невыразительных до роскошных, сделанных из кожи и шелка. Книги стояли, лежали, свешивались с полок и валялись на. полу. Многие из них были открыты на той странице, где профессор когда-то прервал чтение.

Папайя, словно ястреб, обводил глазами полки. Не прошло и минуты, как он заприметил добычу и вытащил ее, опустив на пол. То был внушительный том в черном кожаном переплете, снабженном серебряными застежками. Профессор слегка хлопнул по книге ладонью, подняв облачко пыли.

Это сочинение де Ланкра[69], – пояснил Папайя. – Называется «Tableau de l'inconstance des mauvais anges»[70]. Мистер По, вы читаете на французском?

Bien sur[71], – ответил По.

Взяв книгу, кадет раскрыл ее на первой странице, затем откашлялся и выпятил грудь, приготовившись читать вслух.

– Умоляю, мистер По, – упредил его Папайя. – Я не выношу чтения вслух. Так что берите книгу, садитесь в уголке и читайте про себя.

Ни стульев, ни скамеек в профессорской библиотеке, естественно, не было. Застенчиво улыбнувшись, По сел на парчовую подушку. Мне профессор без особых церемоний указал на пол. Я не был настроен сидеть в пыли, поэтому я прислонился к ближайшей полке и достал шарик табака.

– Расскажите про этого де Ланкра, – попросил я нашего хозяина.

Папайя сидел, обхватив лодыжки и уперев подбородок в колени.

– Пьер де Ланкр. Грозный охотник за ведьмами. Он прославился тем, что за четыре месяца сумел арестовать и казнить шестьсот баскских ведьм. Потом он написал книгу, которую сейчас с таким интересом читает мистер По. Читать его – одно удовольствие… Стойте! Ну как же я мог забыть? Хорош хозяин!

Он выбежал из библиотеки и минут через пять возвратился с блюдом печеных яблок. Тех самых, насаженных на вертел. Из зеленых они стали угольно-черными. Сок, вылившийся из потрескавшейся кожуры, успел застыть. Я отказался от угощения, чем немного обидел Папайю.

– Как желаете, – фыркнул он, запихивая яблочную головешку себе в рот. – О чем я говорил? Ах да, о де Лайкре… Знаете, я очень жалею, что у меня здесь нет другой книжки. Вам бы она очень пригодилась, Лэндор. Называется она «Discours du Diable»[72], а написал ее некто Анри Леклер. Он пошел еще дальше де Ланкра, истребив семьсот ведьм. Но история его жизни знаменательна не этим. В середине жизни Леклер вдруг… обратился. Происшедшее с ним чем-то напоминает то, что случилось с Савлом по пути в Дамаск, только Леклер перешел на темную сторону.