Книга Другая история литературы. От самого начала до наших дней - Дмитрий Калюжный

Джефри Чосер. «РАССКАЗ БАТСКОЙ ТКАЧИХИ» из цикла «Кентерберийские рассказы»:

Здесь начинается рассказ Батской ткачихи.

Когда-то, много лет тому назад,

В дни короля Артура (говорят

О нем и ныне бритты с уваженьем),

По всей стране звучало эльфов пенье;

Фей королева со своею свитой,

Венками и гирляндами увитой,

В лесах водила эльфов хоровод

(По крайней мере, верил так народ).

Чрез сотни лет теперь совсем не то,

И эльфов не увидит уж никто.

Монахи-сборщики повсюду рыщут

(Их в день иной перевидаешь тыщу,

Их что пылинок в солнечных лучах).

Они кропят и крестят все сплеча:

Дома и замки, горницы и башни,

Амбары, стойла, луговины, пашни,

И лес кругом, и ручеечек малый, —

Вот оттого и фей у нас не стало,

И где они справляли хоровод,

Теперь там сборщик поутру идет

Иль, дань собрав с благочестивой черни,

Вспять возвращается порой вечерней,

Гнуся обедню под нос иль псалмы.

Теперь и женщины с приходом тьмы

Без страха ночью по дорогам ходят:

Не инкубы – монахи в рощах бродят,

А если вас монах и обижает,

Он все благословеньем прикрывает.

Был при дворе Артура рыцарь-хват.

Он позабавиться всегда был рад.

Раз на пути девицу он увидел

И честь девическую вмиг обидел.

Такое поднялось тут возмущенье

И так взывали все об отомщенье,

Что сам король Артур его судил

И к обезглавленью приговорил.

Но королева и другие дамы,

Не видя в этом для девицы срама,

Артура умолили не казнить

Виновного и вновь его судить.

И вот король, уж не питая гнева,

Сказал, чтобы решала королева.

Но, к милосердью короля склонив

И за доверье поблагодарив,

Она виновному сказала строго:

«Хвалу воздайте ныне, рыцарь, Богу,

Но жить останетесь на белом свете,

Лишь если сможете вы мне ответить —

Что женщина всему предпочитает?

А не сумеете – вас ожидает

Смерть неизбежная. Так берегите

Вы голову от топора. Идите,

Двенадцать месяцев и день даю

На то, чтобы обдумать вы мою

Могли загадку. Честью поручитесь,

Что вы поступите как смелый витязь

И дать ответ придете через год».

Что делать рыцарю? Пришел черед —

И женщине он должен покориться

И через год с ответом к ней явиться.

И вот отправился он в дальний путь,

Чтоб раздобыть ответ хоть где-нибудь.

Он каждый город посещал и дом

И всюду всех расспрашивал о том,

Что женщины всему предпочитают.

Но если даже женщины и знают,

Чего хотят, двоих на свете нет,

Чтоб на одном сошелся их ответ.

Те назовут богатство и наряды,

Те почести, те угожденью рады,

Тем лишь в постели можно угодить,

Тем бы вдоветь да замуж выходить.

Тем сердце лесть всего сильней щекочет,

А та сознаться в слабости не хочет,

Но ей хвала сокровищ всех милей.

Ведь льстивым словом нас всего верней

Или услугой самою ничтожной

И покорить и усмирить возможно.

А те свободу почитают главным,

И чтобы с мужем были равноправны,

И чтоб никто не смел их укорять,

Коль на своем затеют настоять.

И то сказать – какая же из нас

Супруга не лягала всякий раз,

Когда ее заденет за живое

Или о ней он правду всю раскроет.

Попробуйте – и в этом убедитесь,

Как убедился тот злосчастный витязь.

Все мы хотим, будь даже мы порочны,

Чтобы никто ни прямо, ни заочно

О нас дурного людям не сказал,

Но чтоб в пример нас женам называл.

А есть такие, что хотят доверье

Завоевать хотя бы лицемерьем;

Советницей и другом мужу быть,

Секреты мужа от людей хранить.

Цена их притязаниям – полушка.

Поверьте, женщина всегда болтушка.

Хранить секреты – это не для нас.

Вот был на свете некий царь Мидас,

И говорит о нем поэт Овидий,

Что рок его безжалостно обидел

И у царя под шапкою кудрей

Ослиных пара выросла ушей.

Он ото всех скрывал свое уродство,

Но, в женское поверив благородство,

Секрет жене любимой рассказал,

Причем молчать об этом слово взял.

И поклялась она: «Секрет не выдам.

Подумать, ведь позор какой и стыд нам.

Тебя предать на посмеянье всех —

Да это было б преступленье, грех».

Но день прошел, и поняла – гнетет

Ее молчанье, и она умрет,

Когда от бремени не разрешится

И от секрета не освободится.

И вот, страшась злокозненных ушей,

Туда, где из болотца тек ручей,

Она без памяти, в слезах, сбежала,

Легла плашмя там, где струя журчала,

И, как в трясину выкликает выпь,

Она шепнула в водяную зыбь:

«Меня не выдай, милая вода,

Не выдай никому и никогда.

У мужа моего, царя, послушай,

Ослиные растут, о горе, уши.

Теперь на сердце легче, ведь скрывать

Ту тайну не могла я и молчать».

Конец рассказывать – напрасный труд,

Пусть у Овидия его прочтут.

Когда увидел рыцарь, что надежды

Нет никакой, – сильнее он, чем прежде,

Отчаялся и крепко приуныл;

А срок его уж на исходе был,

И надо было в замок возвращаться

И с головой своей опять прощаться.

Вдруг на пути он видит много дам,

Они кружились в танце по лугам,

Их двадцать пять, а то и больше было.

И рыцарь к ним направился уныло

Задать постылый тот же все вопрос.

Но на лугу кустарник редкий рос,

И хоровода словно не бывало,

А на пеньке преважно восседала

Невзрачная, противная старушка.

Дряхла на вид, ну, словно та гнилушка,

С которой через силу поднялась.

«Сэр, – говорит ему, – я знаю вас,

И если вам никто помочь не может,