Книга Паломничество жонглера - Владимир Аренев

Иссканр направился по коридору туда, где он, помнится, видел ступеньки, называемые моряками забавным словом «трап». Там он их и обнаружил — и начал подниматься, цепляясь за перила. Древесина под ногами прогибалась, но не скрипела, к тому же перила казались достаточно прочными.

И вдруг в один момент всё это — и перила, и ступеньки — проломилось и обрушилось вниз, вместе с Иссканром!..

* * *

В комнате, где оказался Гвоздь, барахла было столько и такого, что укради и продай, — на год наймешь целый отряд гвардейцев, не хуже, чем К'Дунелевы. Ну, всю бы комнату Гвоздь, натурально, с собой не утащил, а вот махонького серебряного мальчика, непристойно фиглярничающего на каминной полке, упёр бы. Хотя бы из воспитательных целей.

Однако же не стал. Тем позвонком, что находится аккурат между лопатками и работает вместо пресловутых «глаз на затылке», почуял, что за ним следят. Да иначе и быть не могло, верно? — чтобы неизвестного (или, если угодно, печально известного) проходимца оставить без присмотра в этакой дорогущей комнате?! Ага, держи карман шире и пальцы плотнее!

Гвоздь оглядел комнату повнимательней. Сейчас он не приценивался, а искал потайные отверстия, через которые за ним могли бы наблюдать. Если он что-нибудь понимает в таких устройствах, они должны располагаться чуть выше уровня головы человека среднего роста. Идеально подходят для этого портреты. Кто у нас здесь? Надписей, разумеется, нет — все, кому положено (и кому позволено сюда входить), и так знают, о ком речь. Он — суховатый старик в доспехах, с ястребиным носом и близко посаженными глазами; на согнутой левой руке держит знакомый Гвоздю шлем с кожистыми крыльями (нашлемника с харей нет). Она — моложе его лет этак на пятнадцать, а то и на все двадцать, очень хороша, особенно в этом платье с широким декольте, с брошкой в виде ириса… может, дама и заинтересовалась бродячим жонглером, а-а? Старик-то, даже если был мужем, нынче, судя по черной траурной ленточке, отчеркнувшей верхний правый угол картины, уже покинул юдоль земных страданий. Так что…

О, догадался Кайнор, может, его вызвали, чтобы гимн какой-нибудь погребальный написать! Допустим, старик был с причудами и в завещании указал, мол, хочу, чтоб похоронили под гимн, сочиненный известным поэтом, Рыжим, понимаешь, Гвоздем! Почему нет? Вполне может быть!

И сразу становится понятно, отчего так торопился К'Дунель: покойный, поди, святым не был, тело его бренное подчиняется тем же законам разложения, что и прочая материя.

Догадки вдохновили Кайнора и воодушевили его. Он расправил плечи и шагнул к висевшему здесь же зеркалу, чтобы привести себя в порядок. С досадой провел рукой по небритым вот уже несколько дней щекам, пятерней пригладил волосы… проклятие, если бы бешеный капитан не гнал лошадей днем и ночью, у Кайнора было бы время заняться своей внешностью! (Одновременно с приведением себя в порядок Гвоздь подвинулся так, чтобы опустить «непристойного мальчика» во внутренний карман кафтана. Кажется, никто из потайных наблюдателей не должен заметить…) Он вздрогнул, когда дверь на другом конце комнаты бесшумно отворилась. В зеркале увидел отражение гостьи: молоденькая, годков этак двадцать — двадцать три, чернявая, одета прилично, наверное одна из местных служанок, приближенных к хозяйке. Пришла небось чтобы подготовить «господина артиста» к приему у госпожи.

— Так вы и есть тот самый Кайнор Мьекрский? — Гвоздь подарил ей одну из своих «улыбок-для-дам»:

— А вы представляли меня другим? — Она потупилась:

— Признаться, да, немного другим. — Ее смущение было таким неподдельным, наивность такой искренней! Служаночка переступила с ноги на ногу и попросила: — Вы не могли бы что-нибудь показать… — И тут же, зардевшись, добавила: — Я имею в виду, фокус какой-нибудь, или пожонглировать.

— Для вас, сударыня… — галантно поклонился Гвоздь. — Ну-ка… — Он огляделся в поисках подходящих для жонглирования инструментов и выбрал три блюда на стене. Каждое было золотым, да вдобавок с искусно изображенными сценами битв по краям… точнее, на двух — битв, а на третьем — любовных утех.

Служаночка вздрогнула, когда он снимал их со стены, но Кайнор подмигнул ей, мол, не трусь, потом обратно повесим, никто и не заметит, — и начал представление. Сперва просто пустил блюда по кругу, в одном и в другом направлении, затем, когда более-менее привык к их весу и форме, принялся жонглировать у себя за спиной. Чернявая стояла, разинув рот. Неужели она никогда не видела циркачей? В столице артистов на любом базаре должно быть пруд пруди!

Да нет, она наверняка притворяется, делает вид, что увлечена, — чтобы польстить ему. Выходит, и этой красотке тоже что-то нужно от Рыжего Гвоздя? Или ей велели потянуть время?

— Вы просто прелесть! — Она захлопала в ладоши. «Потянуть время? Но зачем? Ты становишься безумцем, Гвоздь, вот что».

— Ну как, вам понравилось, сударыня? — спросил он, прекратив жонглировать и развесив блюда по местам.

— Очень! Вы — чудо, господин Кайнор!

— Ну тогда, может, вы сочтете меня достойным небольшого приза?

Она сделала робкий шажок назад, во взгляде ее мелькнула растерянность:

— Да? Какого же?

— М-м… давайте подумаем вместе. Например, поцелуй, а?

— Нет, знаете… вот-вот должна прийти госпожа, и я…

— Госпожа? Если ты так ее боишься, красавица, тогда поцелуй мы отложим до лучших времен. А расскажи-ка мне, что за госпожа такая… — Он кивнул в сторону портрета: — Она недавно овдовела, верно?

— Д-да.

— И зачем же ей понадобился жонглер? Хотя бы намекни.

— А мы уже перешли на «ты»? Ладно, я намекну тебе! — Служаночка ловко шагнула в сторону, увеличивая между ними расстояние, но оказалась при этом далеко от дверей. Теперь Кайнор вынужден был либо стоять к ней вполоборота, либо встать спиной к дверям, чего он никогда не стал бы делать, если бы не зеркало.

«Но в какие игры играет со мной эта фифа? »

— Граф действительно умер, — подтвердила она, указывая на портрет старика. — И оставил не совсем обычное завещание.

— Неужели упомянул меня, недостойного?

— Да, упомянул. Но не как наследника.

— Эт понятно…

— Граф хотел, — перебила она Кайнора, — чтобы после смерти его прах был перевезен и упокоен в ллусимском храме Первой Книги. И чтобы ты сопровождал траурную процессию.

— В качестве кого?

— В качестве самого себя — Кайнора из Мьекра по прозвищу Рыжий Гвоздь. Тебя ведь так зовут?

— Так-то оно так, но…

— Вот и отлично. Ты, конечно, чересчур самоуверен и дерзок, но это поправимо.

«Что значит „поправимо“? Что тут вообще происходит?!»

— Погоди-ка, милая, ты кем себя возомнила? — теперь Гвоздь рассердился не на шутку. — Сперва-то ты говорила повежливее. А если я нажалуюсь графине?