Книга Поставьте на черное - Лев Гурский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь ниточка к «Тетрису». Тут вариантов не слишком много. Офис сгорел, двое отцов-основателей в Уругвае. Что остается? Господин Искандеров с разбитым «Мерседесом» и сами книги издательства «Тетрис». Может, именно в них дело? Не зря ведь Анатолий Васильевич Сухарев первым делом сунул свой генерал-полковничий нос в мою библиографию. Или я уже фантазирую от полной безнадеги? Не похож генерал-полковник на библиофила, абсолютно не похож. Тогда тем более странно.
Я набрал искандеровский номер. Как мне и предсказывал Слава Родин, глухой голос автоответчика объяснил мне, что Игоря Алекперовича нет дома. Но если я хочу оставить сообщение… Я пока не хотел. Ничего интересного сообщить я не мог, а на вопросы отвечать автоответчики не приучены. Несмотря на название.
Оставались книги. Я аккуратно разложил на столе свои позавчерашние книжные приобретения и тупо на них уставился. Начнем все сначала.
Раймонд Паркер, «Ночные монстры Манхэттена». Мистика, перевод с английского.
Владлен Новицкий, «Реквием Реконкисте». Стихи.
Александр Жилин, «Капитанская внучка». Роман из серии «По следам классиков».
Юрий Ляхов, «Вопли и овцы». Сатирический роман.
И наконец, – «Большая энциклопедия азартных игр». В одном томе страниц под шестьсот. Автор некто К. Вишняков.
Вполне возможно, что любая из этих книг содержит ответ на вопрос, который я и сам пока не могу сформулировать. Или не содержит. Ладно, двинемся от обратного. Примем за основу рабочую гипотезу о том, что нездоровый интерес генерал-полковника Сухарева к мирному издательству «Тетрис» никак не связан с публикацией президентских мемуаров и целиком вырос из его интереса к одной-единственной из последних книг издательства. Попробуем подпереть эту гипотезу тем соображением, что генерал-полковничье любопытство было любопытством ПРОФЕССИОНАЛЬНЫМ. Его интересом именно как начальника Службы ПБ.
В этом случае, решил я, творение мистера Паркера сразу вылетает из списка претендентов на отгадку. Если среди этих томов и упрятан Большой Секрет, то искать его вряд ли следует на Манхэттене. СПБ – все-таки не Служба внешней разведки, так далеко ее интересы, надеюсь, не распространяются. «Отбой», – сказал себе я и переложил «Монстров» со стола на дальнюю книжную полку, где у меня пылилась всяческая мистика.
Было пять негритят, тетушка Агата, теперь их стало четыре. Пора познакомиться с каждым поближе. Для начала я позвонил Славе Родину в «Книжный вестник» и спросил, может ли он, Родин, мне помочь. Добрым советом, имеется в виду. Не деньгами.
– Могу и деньгами, – обидчиво сказал Слава. – Если ты воображаешь, будто я такой скряга…
– Родин, – строго прервал его я. – Ценность твоих знаний невозможно измерить в рублях.
– А в баксах? – заинтересовался Слава. Очевидно, на работе ему платили меньше, чем он хотел.
– И в любой другой валюте тоже, – заверил я его. – Ты обладаешь знаниями настолько бесценными, что по сравнению с ними деньги теряют силу…
– Так уж и бесценными, – проговорил польщенный Родин. – Ври больше… Ну, чего же тебе надобно, старче?
Я немедленно перечислил ему все, что хотел узнать.
– Ага! – присвистнул Слава, выслушав. – Опять «Тетрис». Плотно ты, гляжу, за него взялся. Короткое замыкание и пожар – часом не твоя работа? Сначала, понимаешь, он сжег офис, теперь хочет извести под корень их авторов. С размахом действуешь. А я, выходит, соучастник… – В трубке послышалось довольное хихиканье.
– Властислав! – громовым голосом сказал я. – Дело серьезное, мне не до шуток. – Я нарочно назвал Славу его полным именем, которое сам Родин с детства терпеть не мог.
– Не называй меня так! – моментально взвился Слава. – Я не отвечаю за бзик моих родителей.
– И не надо, – согласился я. – Отвечай-ка лучше на мои вопросы. Давай-давай, Родин, я уже конспектирую.
Минуть десять Слава фонтанировал информацией, я еле-еле успевал записывать. Вот кого бы генерал-полковнику следовало заполучить, а не меня. Родин слегка затруднился только с личностью К. Вишнякова и теперешним адресом Жилина – и то пообещал уже к вечеру добыть сведения. В потоке родинской информации был, пожалуй, только один фактик, который я решил уточнить. О Новицком.
– С чего это ты взял, дорогой Слава, – спросил я, – что он так просто пригласит меня в гости? Я ведь – не Пугачева и не председатель ПЕН-клуба…
– Пригласит, еще как пригласит, – заверил меня Родин. – Ты, главное, ему скажи, что ты – большой почитатель его творчества и что твоя фамилия – Штерн.
– Он что, меня знает? – удивился я. Моя популярность в книжном мире не распространялась на поэтов. Меня в основном знали бандиты и бизнесмены. И, разумеется, бандиты-бизнесмены, типа Тараса или Бати.
– Сомневаюсь, – фыркнул Родин. – Но не в этом дело. У него, старичок, есть комплекс. Тоже бзик, если угодно. В пятьдесят третьем он напечатал в «Правде» стишок, что-то там про коварных космополитов. И до сих пор его совесть мучает.
– Сколько же ему лет-то было в пятьдесят третьем? – полюбопытствовал я. – Лет двадцать?
– Восемнадцать, – уточнил всезнающий Родин. – Совсем еще пацан был. Но комплекс вины у него обострился лет десять назад. Так что для него теперь любой поклонник-почитатель с неарийской фамилией – как манна небесная. Непременно зовет к себе в Переделкино и поит водкой. Помнишь Фиму Эрлиха? Он, пока был в отказе, два года почти ездил к Владлену опохмеляться. Приедет, прочтет вслух его «Листопад» – и тот уже наливает. Я думал, ты знаешь…
Самого Фиму Эрлиха я знал. И всегда подозревал, что земля обетованная не слишком выиграла, получив от России такой рыжий подарочек. Рассказ Родина только укрепил меня в этих подозрениях.
– Фима – мечта антисемита, – вздохнул я. – Раз уж Новицкий был таким мазохистом, что терпел Эрлиха, то авось и Штерна вытерпит.
– Вытерпит, – обнадежил Слава. – Счастлив будет, слово даю…
И действительно: все вышло так, как предсказал Родин. В первый момент нашего телефонного разговора Владлен Алексеевич был суров и официален. Однако узнав, что его собеседник – Штерн, да еще и Яков и к тому же Семенович, старик Новицкий сразу помягчел и согласился принять меня в тот же день на своей переделкинской даче. Никогда бы раньше не подумал, будто мои скромные фамилия, имя и отчество могут еще кого-то обрадовать, тем более популярного поэта. Воистину, век живи – век учись. Или, как сказано в моем любимом «Фаусте», теория суха, но жизнь – другое дерево…
– …Вот оно, это дерево!
Голос таксиста вывел меня из состояния задумчивости. Я ошалело завертел головой.
– Да не туда смотришь! Во-он, справа… Во-он, кора ободрана!
Наконец-то я увидел То Самое Дерево, в которое однажды врезался «Ягуар» народного поэта-песенника и по совместительству друга всех евреев. Дерево оказалось здоровенным дубом, на котором до полного литературного совершенства не хватало только сидящих кота и русалки. Ржавая цепь на дубе том уже была. На цепь здесь был почему-то посажен детский трехколесный велосипед.