Книга Таинственная река - Деннис Лихэйн

— И какая это зона? — спросил Джимми.

— На данный момент это весь парк. Послушай, — Шон положил руку Джимми на плечо, — я пришел сюда сказать тебе и этим парням, что пока вам здесь нечего делать. Мне очень жаль. Поверь, мне действительно жаль. Но именно так обстоят дела. Как только станет что-либо известно, первое, что мы сделаем, Джимми, — мы немедленно известим тебя. Серьезно, Джимми.

Джимми кивнул и, коснувшись ладонью локтя Шона, спросил:

— Можно тебя на пару слов?

— Конечно.

Оставив Чака стоять на поребрике, они отошли на несколько ярдов вперед. Шон подготовил себя к тому, чтобы отреагировать должным образом на любой вопрос или просьбу Джимми, о чем бы ни шла речь, а поэтому его глаза, глаза полицейского, смотрели сейчас на Джимми в упор, и в них не было ни единой капли милосердия.

— Это машина моей дочери, — начал Джимми.

— Я знаю. Я…

Джимми, подняв руку, остановил его.

— Шон. Это же машина моей дочери. И в ней кровь. Она не появилась сегодня утром на работе, не появилась на Первом причастии своей младшей сестры. Никто не видел ее со вчерашнего вечера. Так? Ведь мы же говорим о моей дочери, Шон. У тебя нет детей, и я не надеюсь, что ты знаешь, каково мне сейчас, но пойми, прошу тебя, это же моя дочь.

Глаза Шона, глаза полицейского, не мигая смотрели прямо в глаза Джимми.

— Что бы ты хотел от меня сейчас услышать, Джимми? Если ты можешь сказать мне, с кем она была прошлой ночью, я пошлю своих людей побеседовать с ними. Если у нее были враги, я поработаю с ними. Ты хочешь…

— Они притащили туда этих чертовых собак, Шон. Собак, искать мою дочь. Собак и водолазов.

— Да, ты прав. А кроме этого, Джимми, половина нашего личного состава работает здесь. А также — люди из полиции штата и полиции Бостона. И два вертолета, и два катера, и мы найдем ее. Но ты пойми, ты ничего не можешь сделать. Пока ничего. Ничего. Тебе понятно?

Джимми, обернувшись, посмотрел на Чака, стоявшего неподалеку и тупо уставившегося на кусты, растущие вдоль дороги, ведущей ко входу в парк; тело Чака подалось вперед, как будто он готовился выпрыгнуть не только из одежды, но и из кожи.

— А чем водолазы могут помочь в поисках моей дочери, Шон?

— Мы должны осмотреть все, Джимми. В зоне поисков есть водоем, значит, мы должны обследовать и его.

— Она что, в воде?

— Пока она в розыске, Джимми. Понимаешь, в розыске.

Джимми на секунду отвернулся от Шона, он плохо соображал в этот момент, в мозгу как будто разлилась липкая чернота. Он стремился в парк. Он хотел выйти на дорожку для пробежек и увидеть Кейти, спешащую ему навстречу. Он не мог думать. Ему надо было туда, в парк.

— Ты готовишь кошмарный сюжет для полицейской хроники в последних известиях? — спросил Джимми. — Ты намереваешься арестовать меня и всех братьев Сэваджей за попытку найти нашу девочку, проникнув в зону оцепления?

В тот самый момент, когда Джимми замолчал, он понял, что угроза, которую он пытался вложить в только что сказанные слова, слабая и вызвана отчаянием, но омерзительнее всего было то, что и Шон понял это.

Шон задумчиво покачал головой.

— Ничего этого я не хочу. Поверь мне. Но если я буду вынужден, то я сделаю это. Сделаю, Джимми. — Шон резким движением раскрыл блокнот. — Послушай, лучше скажи мне, с кем она была прошлым вечером, что она собиралась делать, и я…

Джимми уже отошел от него прочь, когда рация Шона подала сигнал, громкий и пронзительный. Джимми остановился и пошел назад, а Шон, поднеся рацию к губам, произнес:

— Слушаю.

— Мы кое-что обнаружили, инспектор.

— Повторите.

Джимми, подойдя вплотную к Шону, слышал в голосе человека, говорившего с Шоном по рации, нотки неподдельного волнения.

— Инспектор, я сказал, что мы кое-что обнаружили. Сержант Пауэрс просит вас прийти. И как можно скорее. У меня все.

— Где вы?

— У экрана кинотеатра, инспектор. Господи, тут вообще невозможно что-либо понять.

10 Улика

Селеста смотрела полуденные новости по маленькому телевизору, стоявшему на кухне. При этом она гладила белье, сознавая, что делает совсем не то, даже с точки зрения женщин 1950-х годов: ты отдаешь себя повседневной домашней работе и заботишься о ребенке, в то время как муж отправляется на работу, прихватив с собой обед в металлической бутерброднице, а вечером, вернувшись домой, надеется, что жена поднесет ему выпить, а на столе его будет ждать ужин. На самом-то деле все было не совсем так. Дэйв, при всех его недостатках, всегда энергично брался за домашнюю работу и с охотой выполнял ее. Он вытирал пыль, пылесосил, мыл посуду, в то время как Селеста с удовольствием занималась стиркой, а затем разбирала, гладила и складывала чистое белье, полагая, что теплый пар, идущий от ткани, очищает кожу лица и разглаживает морщины.

Она пользовалась утюгом своей матери, являвшимся экспонатом материальной культуры шестидесятых. Он был тяжелый, как кирпич, и внезапно, без всякой на то причины, извергал клубы пара, но при всем этом он был вдвое мощнее любого из утюгов, на которые Селеста засматривалась на распродажах, потому что они, как было сказано в рекламе, были изготовлены с применением аэрокосмических технологий. Правда, мамин утюг за время его многолетней службы ни разу не отказал. К тому же он утюжил на брюках такие складки, которые могли бы разрезать французский батон, а измятую ткань разглаживал за один легкий проход, для чего современный утюг в пластмассовом корпусе пришлось бы не меньше дюжины раз возить туда-сюда.

Это подчас наводило Селесту на мысль о том, что все в эти дни создается с единственной целью: в самом скором времени превратиться в хлам — видеомагнитофоны, автомобили, компьютеры, беспроволочные телефоны, — а ведь во времена ее родителей все это создавалось для многолетнего пользования. Они с Дэйвом все еще пользовались и утюгом ее матери, и ее миксером; да и массивный, приземистый дисковый телефон все еще стоял на столике возле их кровати. И в то же время за те годы, что они прожили вместе, они выбросили немало купленных вещей, прослуживших много меньше того времени, которое даже с натяжкой можно посчитать разумным, — телевизор, у которого сгорел кинескоп; пылесос, извергавший при работе клубы синего дыма; кофеварку, которая готовила еле теплый кофе. Эти и другие предметы, призванные облегчить и скрасить быт, нашли свой бесславный конец на мусорной свалке, потому что ремонт любого из них стоил бы почти столько же, сколько покупка нового. Почти столько же. Конечно, можно было бы потратить ту незначительную разницу между стоимостью ремонта и нового изделия следующего поколения на покупку именно его, на что, по ее мнению, и рассчитывали производители. Иногда Селеста ловила себя на том, что сознательно старается гнать от себя мысль, будто все это — лишь мелочи жизни, но никак не сама жизнь, что им не обязательно быть тяжелыми или долговечными и что они фактически рассчитаны на то, чтобы при первом же удобном случае сломаться, а тогда та их часть, что может быть переработана, станет служить кому-то другому, а сама Селеста к этому времени уже покинет этот свет.