Книга Санный след - Ирина Глебова

Анна Городецкая сама напрашивалась, ох, как напрашивалась! Дрожала от нетерпения, проходу ему не давала. И получила, чего хотела. Даже больше…

Да, лишь эти двое знали его — Уманцева. Первая и последняя. Остальные девушки не догадывались, он представал перед ними в иных ролях. Впрочем, нет: та девица, как позже выяснилось — дочь какого-то купца, — которую они с Лычом случайно встретили в плавнях у Волги. Они возвращались коротким путем из пригородной «малины» и на одном повороте столкнулись с ней. Девчонка сразу его узнала.

— Артист, Ромео!

Она всплеснула руками и тут же повисла у него на шее. Лыч подмигивал, кивая на густые, в рост человека, травы. Но Гусару не пришлось даже пальцем шевельнуть. Сильно подвыпившая девка сама тащила его в плавни, приговаривая:

— Вот так тебе! Артиста отхвачу! А то думает, дурак, что свет клином на нем…

Она явно хотела кому-то отомстить, и даже присутствие Лыча ее не смущало.

— А дружок твой пусть посторожит, — сказала она.

Лыч, конечно, шухером не ограничился…

Все это время Илья жил двойной жизнью. И не только потому, что в одном обществе был Петром Уманцевым, а в другом — Гусаром. Еще и потому, что, ненавидя женщин, с наслаждением убивал одних, и — в то же время, — нежно любил одну-единственную. Он любил княжну Елену Орешину. Ни в каких фантазиях не представлял он себя влюбленным в женщину и никогда не мечтал о том, чтобы женщина полюбила его. И вот…

Огромные, хрустально-чистые глаза белокурой хрупкой девушки из третьего ряда смотрели на него так преданно, как, наверное, смотрят лишь на божество. Много восторженных и восхищенных женских глаз видел артист Петр Уманцев. Но в этих взглядах — он чувствовал это и содрогался от бешенства! — всегда присутствовало и вожделение. Ему приходилось терпеть и томительный шепот, завлекающий смех, и обещающие прикосновения рук этих дам. Но все было пропитано отвратительным запахом похоти! Взгляд княжны Леночки — так он называл уже ее в мечтах, — пронзал грудь и входил в сердце так легко и прозрачно, как солнечные лучи сквозь облачка или радуга в дождевых брызгах.

Уманцев был отличным актером. Играя на сцене, он и вправду становился тем, кого изображал. И девушка, сидящая, в зале, виделась ему то Офелией, то Джульеттой, то Луизой. Но главное — он видел, понимал, что и она смотрит на него не как на красавца-мужчину, а как на Гамлета, Фердинанда… Все чаще и чаще Илья думал о том, что рядом с княжной Леночкой он сможет окончательно превратиться в Петра Уманцева, жениться и всегда видеть в ее глазах возвышенное чувство, которое превосходит плотское вожделение…

Да, ему, Илье Круминьшу, Гусару, нравилось то, что он проделывает с женщинами. Но не мог же он не осознавать, что есть в этом наслаждении патология, ненормальность. А главное, он прекрасно понимал — когда-нибудь, пусть и не скоро, но может он попасться. И тогда — конец жизни… Все больше и больше убеждал себя Илья в том, что, женившись на княжне Орешиной, он избавится от желания убивать: ему просто не нужны станут другие женщины. К тому времени, когда он решился представиться своей избраннице, он уже окончательно в это верил.

Своему подельнику Гусар долго не рассказывал о Леночке. Но когда он уже был вхож в дом Орешиных, Лыч сам спросил:

— Ты что, малец, и вправду поджениться собрался?

— Да, скоро будет объявлено обручение.

Они тогда сидели в старом барке — самом надежном и любимом месте встреч: никого постороннего! Лыч мотал своей огромной башкой, словно чего-то не понимая:

— Так ты ж ее, маруху свою, в первую же ночь зарежешь! И меня позовешь, что ли? Или думаешь, елдой по секелю поводишь — и все?

Гусар вдруг подскочил с места, замахнулся… Но, конечно, не ударил, рубанул рукою воздух, задохнулся. И сказал, словно был сейчас Петром Уманцевым:

— Не смей так говорить об этой девушке! Она другая, совсем другая. И я с ней буду другим.

Лыч ощерил пасть, захохотал, словно закудахтал:

— Как тебя проняло! Не такая! Да это пока девка, вот и не такая. А ты-то сам такой, а не другой, и другим не станешь. Сам ведь знаешь, вот и боишься, аж трясешься весь…

Гусар и правда побелел и весь трясся. Нет, нет, не хотел он сам себе признаваться — сумел убедить, уговорить себя, поверить, что с Леночкой все будет по-другому. Ей нужна его душа, его сердце, сам он, ласковые прикосновения губ к волосам, виску, ладони… Взгляд — глаза в глаза… Сплетение пальцев… Головка на плече… Во всем этом нет ничего чувственного, но есть настоящее чувство, нежность, забота. И даже когда они окажутся в постели и прикоснуться обнаженными телами друг к другу — и тогда в этом будет лишь нежность и дань традиции. И дети — они ведь должны быть в семье. Он, Петр Уманцев, представляя себя с Леночкой в брачную ночь, вовсе не испытывал привычных накатов нарастающей злобы, смешанной со страхом и гадливостью. Почти не испытывал…

Лыч все еще ухмылялся, и Гусар вдруг подумал, что за этой уродливой головой и тупоумной внешностью скрыта натура по-своему проницательная. Ему ли не знать! Да, да, Лыч угадал: Гусар боится, очень боится, но, прячась за личиной Петра Уманцева, не хочет признаваться даже себе. И не признается! Нет, все будет хорошо! Леночка не такая, как все женщины. Она другая — и он станет другим!

Глава 37

Гусар, конечно же, читал в прессе все, что писали о нем — неизвестном и страшном убийце-маньяке. Эти опусы раздражали его неимоверно! Газетные писаки все извращали и выворачивали наизнанку: не эти бабы и девки — доступные шлюхи! — являлись жертвами! Они, исходя похотью, заманивали его, а потом издевались, смеялись. Он только мстил, и, если задуматься, спасал многих других мужчин от мерзких тварей! Ведь разве могла такая, как, например, Анна Городецкая, составить чье-то счастье?

Он хорошо помнил их первую встречу. Леночка держала за руку высокую смуглую девушку с короткими темными волосами и откровенным взглядом. В ее одежде, в позе, в изгибах губ сразу чувствовалась вызывающая независимость.

— Это Анета Городецкая, моя давняя подруга, — сказала весело Леночка. — А это господин…

— Этого господина я прекрасно знаю, — прервала ее Городецкая. — Значит, вы дружите? Интересно…

С первых же слов, в интонации, в хрипловатом голосе Петр сразу уловил призыв, обещание! Словно был подан знак: действуй, можно все!

С того дня Анета просто прилипла к нему. Бывала у Орешиных, когда и он бывал, ходила к нему за кулисы якобы за материалом для газеты, встречала на улице — и довольно часто! — брала под руку. От нее исходила похоть — липкая, почти осязаемая. Она не скрывала, чего хотела, только что не говорила прямо. Хотя однажды, когда была объявлена помолвка Уманцева и княжны Орешиной, не сдержалась, воскликнула:

— Зачем вам эта замороженная барышня? Бедная Лиза из позапрошлого века!

Он всегда находил спокойный достойный ответ, превращая все якобы в шутку. Никогда не высказал свою ненависть. А он ненавидел Анету и знал, что сделает с ней! Особенно после того, как она, чертовка, умудрилась где-то увидеть его вместе с Лычом и тут же доложила об этом Леночке. Городецкая становилась просто опасной. И к тому же Петр очень живо представлял подобные картины: Анета бесстыдно расспрашивает Леночку, уже его жену, об интимных подробностях, дает советы. Леночка начинает задумываться о чем-то, ей вовсе не свойственном. И однажды он увидит в ее глазах то, что всегда видит в глазах других женщин… Это страшно! Опасно! И опасность исходит от Анеты Городецкой.