Книга Дети Белой Богини - Наталья Андреева

- Не-е-т! Тут другое. Дай-ка мне, Саша, рюмку.

Он, действительно, был сегодня счастлив, Гер­ман Горанин. Так счастлив, что Завьялову стало неловко. Горанин налил себе водки, поднял рюм­ку и с чувством сказал:

- За жизнь!

Он расслабился, лицо его было спокойно и [красиво. Карие глаза словно туманом заволокло. Ресницы длинные, густые, как у женщины, кото­рая употребляет много туши. Прикрыв затуманен­ные глаза своими замечательными ресницами, [Герман мечтательно вздохнул:

- Эх, Сашка! Как жить-то хорошо! А?

- Может быть.

- Вот не к кому с этим прийти. Только к тебе. Уверен, ты поймешь.

-Я?

Он хотел было напомнить о своем горе, но [подумал, что не время. Не сейчас.

- Да знаю я, Сашка, что ты скажешь. Жить [плохо, жить тяжело. Но... Семьями спасаться бу-1дем. Семьями! - И Герман поднял вверх указа­тельный палец. - Понимаешь меня?

- Не совсем.

- Главное в жизни что? Любовь и семья. Ими 1й надо спасаться. А все остальное... Деньги, ра-[бота... власть... - Герман пренебрежительно мах-|нул рукой.

- Ты влюбился, что ли?

- Ну ты скажешь! Влюбленность - это нео­пределенность. Ха-ха! В рифму сказал! Влюблен-|ность - неопределенность. Все в волнах. Будет -"не будет, одному Богу известно. А у меня не бу­дет. У меня есть! Еще, что ли, выпить?

- Герман, тебе хватит/ Не теряй лицо. Либо напейся и ложись здесь.

- Здесь? - Горанин рассеянно обвел глазами кухню. - Нет, мне здесь не нравится. Тут мрачно.

Тут обитает гордый несгибаемый дух Александ­ра Завьялова. Горанину здесь не место. Домой пойду. Десять минут ходу. Неужели не дойду? Хотя постой... Сначала умоюсь. И правда нехо­рошо. Вот ведь напьется человек с горя - отвра­тительно. От счастья - все одно неприглядно. Почему так? Водка - мерзость. Какая зараза ее придумала? Однако же пьем и пить будем. Пото­му как — человек!

Герман беззлобно выругался, и, тяжело вздох­нув, отправился в ванную. Не было его долго. Когда вернулся, выглядел гораздо лучше. Твердо стоял на ногах и был серьезен.

- Ты извини - там, в ванной, я беспорядок оставил. - Сказал он виновато. - Ничего?

- Все нормально.

- Почему не спросил, какая у меня радость?

- Надо будет, сам расскажешь. Не клещами же из тебя тянуть? Тем более гнусно восполь­зоваться твоим состоянием и что-то выведы­вать.

- Сашка, ну откуда в тебе такое благородство? Ведь только хуже мне делаешь! Это ты хотя бы понимаешь?

- Не умеешь бить первым? Хочешь дождать­ся, пока я сам начну? Нет, Гора, - покачал он го­ловой. И твердо повторил: - Нет.

- Я слышал, у тебя сегодня первый рабочий день, - сменил тему Герман. - Поздравляю. Женский коллектив. - Будешь, словно ягода в сиропе. Смотри, не засахарись. Не провожай меня. Я сам.

Завьялов долго стоял у окна и наблюдал, как Герман идет в Долину Бедных. Спокойно, уверен­но и твердо. Сильный человек. Зачем приходил? Радостью поделиться? А какая радость, не сказал..

Он тоже не сказал о ломике и куртке. Не ска­зал, что знает правду. Нехорошо мешать чужому счастью. Для выяснения отношений еще будет время.

День второй

Получив удостоверение в том, что он, Алек­сандр Александрович Завьялов, является страхо­вым агентом, решился на безумный поступок. Постучаться в двери особняка, принадлежащего самому мэру города, и попытаться увидеть Веро­нику. И сказать ей буквально два слова, чтобы потом девушка уже искала его сама.

Решился он на отважный поступок в пятницу вечером, по пути с работы. То есть сделав крюк в Долину Бедных. Чуть не рассмеялся собственной смелости, когда звонил в дверь. Почему у дома мэра нет охраны? Играет в демократию?

Оказалось, за дверью был так называемый предбанник. В следующей двери, железной, — пе­реговорное устройство. А с виду дом, как дом. Башенки, балкончики, арки, флигелечки. Вычур­ность в Долине Бедных в моде. И Аглая Серафи­мовна тоже поддалась.

- Че вы хотели? - раздался грубый голос, ког­да надавил на кнопку переговорного устройства.

- К хозяевам. По делу. - Он ткнул в глазок удостоверение.

Видимо, охранник растерялся, потому что сразу открыл. Завьялов очутился в просторном холле.

- Че-то я не понял, - почесал бритый затылок крепкий парнишка. - Из милиции, че ли? Лицо мне знакомо.

- Миша, кто там? — послышалось сверху.

Завьялов почувствовал могильный холод. Ко­лени задрожали, спина покрылась липким потом. По лестнице со второго этажа спускалась сама Аглая Серафимовна. В ее внешности было что-то змеиное, отталкивающее, хотя женщина была очень красива, а над ее лицом, одеждой и при­ческой трудились лучшие руки города. У нее были гладкие черные волосы, длинная шея и малень­кая голова. Кожа холеная, белая. Аглая Серафи­мовна словно бы только что выползла из банки с молоком.

-Добрый день, - вежливо поздоровался Алек­сандр, и голос предательски дрогнул.

Ее боялись все, даже прекрасный, как гречес­кий бог, Герман. На Аглаю Серафимовну его со­вершенная красота не действовала.

- Кто вы такой? - не моргая, уставилась на незваного гостя хозяйка особняка.

- Страховой агент, - сказал, чувствуя, что вы­летит сейчас за дверь. - Вы хозяйка? Скажите, ваш дом застрахован от несчастного случая?

—Вы в своем уме? Миша! Ты уволен! - взвиз­гнула Аглая Серафимовна.

Охранник моментально стушевался и втянул голову в мощные плечи. Забормотал виновато:

- Аглая Серафимовна, я ж не знал. Я ж не ду­мал...

- А надо думать! Идиот! Оба! Вон!

- Ляля, что случилось? - выскочил из дверей столовой перепуганный мужчина в спортивном костюме. Сам.

- В этом городе живут одни идиоты! Вот что случилось! Один идиот впустил в дом другого! Страхового агента!

- Лялечка, но, может быть, это не так уж и плохо? - виновато сказал муж. - Не забывай, вы­боры на носу. Что плохого, если мы, как и все про­чие жители города, обратимся к услугам местной страховой компании и побеседуем с товарищем? Как ваше имя?

- Завьялов Александр Александрович.

- Мне знакомо ваше лицо, - наморщил лоб хозяин.

- Обо мне писали в газете. Ранение на боевом посту. Теперь я на другой работе. Неопытный еще, вы уж извините.

- Вот видишь, Лялечка! Товарищ, ко всему прочему, работал в органах! Так что ты напрасно волнуешься.

- Наш дом застрахован, - сухо сказала Аглая Серафимовна, которой обращение «Лялечка» аб­солютно не шло.

- Вот и надо объяснить это товарищу. Э-э-э... Александр Александрович, вы в декабре пойдете на выборы?