Книга Любовь.ru. Любовь и смерть в прямом эфире - Наталья Андреева

— Вот дура! Костюм испортила! Леша, я постираю.

— Да зачем же. Не надо, — бормочет Градов. Кучеренко вновь облизывает губы:

— И вино разлили. Жалко.

— Ах, какой красивый был ковер! — вздыхает Ирисова.

— Да, я модель, — орет Виолетта. — Самая настоящая! И буду актрисой! Знаменитой! Обязательно буду!

— Да кто бы сомневался. — Люська старательно промакивает салфеткой винные пятна.

Серафима Евгеньевна приободрилась. Вновь трогает за рукав Кучеренко:

— Яков Савельевич, не хотите чаю?

— Что? — Кучеренко смотрит в сторону, а Люба никак не может сообразить, куда направлен его взгляд. Жадный, тоскующий. Что-то с Кучеренко творится.

— Чаю не хотите ли?

— Я… Мне… Нехорошо.

— Таблетку, быть может? — участливо спрашивает Серафима Евгеньевна.

— Нет! Никаких таблеток! Оставьте меня!

Ирисова снова в шоке. Вскакивает с кресла — и наверх, в свою комнату.

— По-моему, вы сейчас должны пойти за ней и извиниться, — негромко говорит Люська пенсионеру.

— Я? Да-да.

Тот уходит, Виолетта замечает:

— Почему это вы все навязываете ему эту старую грымзу?

— Потому что у человека серьезное чувство. Не то что у тебя, — отвечает ей Зося.

— У кого это серьезное? У этой старухи? Ха-ха! Да она придуривается! Неужели вы этого не понимаете? Старая интриганка! На публику играет! А кто всем пиковых тузов подсовывает? Кто?!

Люба не выдерживает, звонит Стасу. Тот сразу берет трубку, словно ждал ее звонка:

— Что скажешь?

— Послушай, ты не можешь навести справки о Виолетте?

— Насчет?

— Может, она и в самом деле профессионалка?

— И что?

— Не знаю пока. Но девица как-то болезненно реагирует на все намеки в ее адрес, и, если это возможно, узнай, что это за фотографии.

— Какие фотографии?

— Фотографии Виолетты. Из тех, что мужчины вешают в своей спальне над кроватью.

— Хорошо, я попробую. Не знаю только, что из этого получится. Ведь ни одного уголовного дела до сих пор не возбуждено: самоубийство, два несчастных случая.

— Но почему?

— Думаешь, охота милиции искать в очевидном криминал? Это процент раскрываемости преступлений не повысит. Но я попробую выполнить твою просьбу. — Он громко зевает.

— Устал?

— Есть немного. Жизнь-то продолжается. Сегодня, например, в одной московской квартире дядя тетю топором зарубил. Зрелище было, я тебе доложу!

— Ты выпил, что ли?

— Есть немного.

— Тогда спи. Спокойной ночи.

— Угу.

Наблюдая за участниками «Игры», расходящимися по своим комнатам, Люба мысленно прикидывает: «Кто же из них?» Безмозглая Виолетта? Кучеренко? Безобидная старушка Серафима Евгеньевна? Зося? Градов? Люська… Про лучшую подругу ей думать не хочется. Десять лет за одной партой. Всю ее жизнь Люська была рядом. Все эти годы. Можно сказать, с того света вытащила после смерти Олега. Нет, она жертва. Заложница этой проклятой «Игры».

Неужели еще что-то там случится?

Среда, сайт «www.igranavylet.ru»

С утра Люба вновь внимательно следит за тенью. Милый, добрый друг! Ты-то возвращаешься каждое утро! Остальные уходят. Ну почему надо было родиться таким скучным, неинтересным человеком? Почему?! Полжизни ждать своего счастья, дождаться, поверить в то, что оно тебя нашло, а потом узнать, что все это был только обман. Ее муж всю жизнь любил другую женщину. Его можно простить только потому, что он умер. А о мертвых либо хорошо, либо…

Надо бы отвлечься. Включиться в чужую жизнь, почувствовать себя среди людей. Все познается в сравнении, может быть, твои неприятности не повод для огорчения, если узнать, что в этот момент переживают другие люди? Люба садится за компьютер, жертвует еще немного денег с банковского счета. Пары часов хватит, чтобы отвлечься и переключиться на чужие проблемы.

…Вот Серафима Евгеньевна Ирисова ждать своего счастья больше не собирается. Кажется, решила признаться Кучеренко в своих чувствах и весь день собирается с силами. В это время сочувствующие готовят почву. Первым делом добрая Зося. Находит момент, когда Виолетта занята в своей комнате макияжем, и заглядывает к Якову Савельевичу:

— Можно?

— Разумеется. — Пенсионер в это время скептически оглядывает свою работу. Ту первую картину, где маслом написан уголок его комнаты. Отходит назад, смотрит, приближается и снова смотрит.

— Красиво, — улыбается Зося.

— А?

— У вас талант.

— Ну уж и талант, — скромно говорит Кучеренко, но ему приятно.

— Я хотела поговорить с вами о Серафиме Евгеньевне.

— Зачем?

— Скажите, вы женаты?

— Я? Нет, не женат.

— А почему?

— То есть был женат. Развелся.

— А дети?

— Дети есть, — охотно говорит Кучеренко. — Взрослые уже. У обоих сыновей семьи, дети.

— А вы?

— Живу один. Квартирка маленькая, да мне больше и не надо.

— А почему развелись?

Кучеренко мнется. Видно, вопрос ему неприятен:

— Что уж там говорить! Ну, развелся. Лет десять назад. Дети выросли, и развелся.

— Она стерва, да? Как Виолетта?

— При чем здесь… Нет, нормальная женщина. Я виноват.

— В чем?

— Да что там говорить! Дело прошлое. Теперь вот хочу жизнь свою начать сначала. С чистого, так сказать, листа. Нет, с чистого холста.

— Это хорошо, — обрадовано говорит Зося. — Вы поэт, Яков Савельевич. По-моему, вы с Серафимой Евгеньевной отличная пара.

— Как-как?

— Яков Савельевич, неужели вам нравится эта Виолетта?

— Да как сказать…

— Какой же вы неуверенный в себе человек!

— Это есть, — соглашается Кучеренко. — Неуверенный. Оттого и жизнь свою загубил. Уверенности не хватало. Не в том ее искал. Видишь ли… — Он снова мнется, оглядывается по сторонам, потом шепчет: — С женщинами у меня проблемы. Тебе скажу, ты вроде как и не… женщина.

— Я не обижаюсь.

— Застенчивый я. Когда разговоры, то да се, вроде бы нормальный человек. Но как до дела доходит… Конечно, Серафима — женщина приятная и мне во всем подходящая, но Вета просто-таки оторва. Я ж ей не то что в папаши, в деды гожусь. У меня сыны старше.