Книга Своя дорога - Галина Ли

Жил Унн исключительно собирательством, правда, иногда ставил сети и ловил рыбу. Необходимые мелочи и одежду ему приносили искатели приключений вроде меня. Сам отшельник, насколько я знаю, границу Пустоши не переходил вот уже лет… восемнадцать.

Наше знакомство состоялось, когда мне исполнилось четырнадцать и я осмелел настолько, что на спор вызвался углубиться в проклятые земли на два дня пути. Про руины святилища я уже знал и первую ночь провел в относительном спокойствии, хотя от страха почти не спал.

Дальше судьба решила взять жизнь глупого юнца в свои руки и свела меня с отшельником. Мы встретились, когда он возился на берегу ручья, выкапывая себе на десерт сладкие корни аира.

Увидев меня, Унн так удивился, что даже не стал хвататься за дубину. А уж как изумился перепуганный мальчишка… И обрадовался.

У хозяина избушки было укрытие на ночь, у меня – тушка куропатки, в итоге обмен вышел равнозначный, к взаимному удовольствию.

Делать в то время постное, равнодушное лицо я еще не умел, и Унну понравилась наивная искренность нового знакомого, а меня впечатлила отвага отшельника. По молодости лет мне казалось, что жить в одиночестве в подобном месте могут только невероятно храбрые люди. С годами пришло понимание – не в храбрости дело. То есть и в ней, конечно, но не она – главная причина одиночества. Просто этот здоровенный как медведь мужик – беглец. Такой же, как и все, кто живет в этих местах. Я, конечно, имею в виду людей.

С первого взгляда на Унна могло показаться, что он простоват и недалек. Это настолько расходилось с истиной, что заблуждающиеся на этот счет недобрые гости пару раз оказывались на ночь глядя за порогом. Один раз Унн внял мольбам и пустил провинившихся обратно, в другой – нет.

Отшельник жил упорядоченно, по собственным законам. Самые главные из них считал своим долгом огласить вслух при первом знакомстве, остальные всплывали в общении. Было их великое множество, и самый простой – есть молча. Вот и сейчас над столом повисла тишина, прерываемая только громким чавканьем хозяина. Кем бы ни был в прошлой жизни отшельник, ясно одно – он рос не во дворцах.

Наконец отшельник насытился, переполз со стула на лавку и доброжелательно потребовал:

– Ну рассказывай.

Его маленькие, обрамленные редкими и короткими ресницами глазки моргнули в предвкушении новостей из Большого мира (так Унн сам называл все, что лежало за пределами Пустоши).

– А вы все – спать! – Хозяин бесцеремонно отправил в постель рош-мах и девочку.

Оборотень возражать не стала, только чувственно улыбнулась, вызывающе распрямила плечи, выставила грудь и медленно поправила сползшую с плеча сорочку.

Ох, не живется ей спокойно, опять за старое принялась! Наверное, дня через три придется Агаи варить новую порцию зелья.

Кокетство впечатление произвело, но совсем не то, на которое рассчитывала красавица: лицо отшельника помрачнело, на лоб набежали хмурые складки, брови встопорщились, как у ежа, и Унн одарил Таниту недобрым взглядом. Хорошо, что у меня ноги длинные и я смог дотянуться под столом до колена рош-мах и пнуть ее. Сообразительная девчонка воспитательную меру поняла правильно и скромно уткнулась взглядом в тарелку.

– Где ты нас разместишь? – как ни в чем не бывало спросил я у хозяина.

– Они все на нары, а ты на полу, – все еще сердито отозвался отшельник.

– Еще чего, – усмехнулся я. – На полу ляжет она.

Кивнул головой на рош-мах.

Ей в другой ипостаси без разницы на чем спать, а хозяину – приятно. Танита скривилась, но возражать не стала, видно, поняла, что женщины у Унна не в фаворе.

Такое решение отшельника успокоило. Он рассмеялся, подмигнул мне ярко-голубым глазом и прошелся по всему женскому роду парой ехидных шуточек. Оборотень проглотила и это, чем окончательно примирила Унна со своей персоной.

Что-то не срослось у хозяина с дамами в прошлой жизни. Может, из-за них он стал изгоем?

Унн прикрутил фитильки светильников, но до конца тушить не стал. Оно и понятно, свет лишним в Пустоши не бывает.

– Ночь нынче беспокойная будет, – задумчиво сказал отшельник, вытаскивая из ниши рядом с очагом маленький бочонок с наливкой. – Последний, из прошлогоднего урожая. – Любовно огладил приятно булькнувшую тару приятель, поднатужился, вытащил пробку и налил вино в кривенькие самодельные кубки.

Я оценил густой цвет напитка. Он пах ягодами, диким медом и особыми, известными только Унну травками. Имел чудный, чуть кисловатый, немного вяжущий терпкий вкус и нес с собой веселье, новые силы и отдохновение от забот. Главное – не переборщить с количеством.

Под неторопливое смакование хмельного напитка я поведал Унну, в общих словах, естественно, о приключениях, выпавших нам во время пути, а также о том, что случилось в Наорге и за его пределами. Заодно поинтересовался новыми соседями.

– Плохо, что вы с колдуном поругались, – осуждающе покачал головой отшельник. – Как бы худа не вышло. Просто так унижение тебе не спустят.

Делиться предположением, что маглук сдохнет от гангрены, я не стал: и Морра еще не спит, да и Агаи тоже.

– Ты что, его знаешь?

Задавая этот вопрос, я рассчитывал на подробный рассказ, но Унн коротко бросил:

– Пересекались.

И тут же посоветовал:

– Ты, Дюс, теперь чаще оглядывайся. Он большой мастер на пакости.

Да я как-то и сам догадался, потому и постарался отправить мерзавца на тот свет.

На этот раз мы выпили всего по два бокала.

– Мало осталось, – деловито объяснил причину своей скаредности хозяин и спрятал бочонок обратно в нишу. – Ты это, ложись, а я еще посижу немножко, – кивнул в сторону нар отшельник. (По случаю многочисленности гостей нам уступили хозяйское лежбище.)

Я не стал себя уговаривать – когда еще выпадет возможность спокойно выспаться? – и примостился с краю, ближе к дверям. Уже засыпая, видел, как, повозившись в поленцах растопки, Унн выбрал маленький чурбачок и уселся строгать из него какую-то вещицу.

Неисчислимо число талантов у одинокого мужика, жалко, радовать ими некого.

Ночью, сквозь сон, я слышал вой, раздававшийся снаружи, и царапанье когтей о стены. В узкие, как бойницы, окна никто не лез – решетки из заговоренного железа, покрытые серебром, не нравились нежити. И крышу когтями не скребли. Попробуй покопай, если в земляной насыпи торчит заточенная осина.

Когда скрежет становился особенно сильным, я приоткрывал веки, но, видя неподвижную фигуру Унна, снова успокаивался. А может, на меня действовало мирное сопение Морры у самого уха. Малышка почти не реагировала на царящую за стенами суету, лишь иногда, при особенно громких завываниях, недовольно кривила губы, словно собиралась заплакать. Танита в такие моменты чуть слышно рычала, и только Агаи спал тихо. Все его силы уходили на восстановление пошатнувшегося здоровья.