Книга Лазоревый день. Книга первая - Игорь Вереснев

идут они не к повозкам, а к привязанным к деревьям пленникам. Все четверо как по команде повернули лица навстречу женщине. Они будто чего-то ждали. Ишбит подошла к крайнему, молча вынула откуда-то из пояса большую иглу с круглым набалдашником. Мягким движением вогнала её на всю длину в тело пленника чуть выше паха. Шо-ачи вздрогнул. И Давид вздрогнул вместе с ним, уставившись на четырёхпалую руку, неспешно извлекающую жало из плоти. Ранка тут же набухла красным волдыриком. Капля сорвалась, побежала, прокладывая путь сквозь свалявшуюся бурую шерсть. За ней — следующая. Игла была достаточно длинная и проткнула внутренности, наверняка прорвав кто знает какие артерии. Наружу кровь била маленьким фонтанчиком, а что делается внутри?

Так же деловито со-ртох проколола артерии второму. Опомнившись, Давид закричал:

— Ишбит, зачем?! Зачем ты это делаешь?!

Ошеломлённый, он смотрел, как покончили с третьим шо-ачи. И с четвёртым. Лишь затем Ишбит ответила:

— Их путь жизни завершён.

— Это ты так решила?!

— Я увидела. Ты разве нет?

— Но это же неправильно! Да, они совершили преступление. Но они больные, они не могут отвечать за свои поступки. Смерть — чересчур жестокое наказание!

— Что означает слово «наказание»? Смерть — это завершение пути. Я не понимаю, что так взволновало Дади. Ты видел какое-то продолжение для тхе-шу этих детей, которого я не разглядела? Они кхиры, мы не можем оставить их умирать от ран и болезней, словно животных.

— Но они не всегда были шо! Когда-то они жили в рое. Мы могли взять их с собой, вылечить, откормить…

— В каком рое? Они забыли, где их дом. Кто хоть раз попробовал вкус злобы и ненависти, того вылечить невозможно.

— Так ты убила их из милосердия?! Ты так добра, что присвоила себе право решать, когда чей срок приходит?

— Дади, я ничего не решаю, только вижу. Это бремя со-ртох, — устало опустила веки Ишбит. Обошла человека, словно выросшее на пути дерево, и направилась к коляске.

Но Ароян не собирался сдаваться так быстро. Варварская расправа над пленными, совершенная руками той, в ком он готов был видеть идеал гуманизма и милосердия, кого считал своей спасительницей, почти второй матерью. Да она и была для них с Русей молочной мамой! Иллюзии рушились слишком безжалостно. Это Орелик могла отвернуться, сослаться на жестокую необходимость, ведь её собственных интересов сегодняшний инцидент не ущемлял, наоборот. Давид не мог заставить себя быть субъективным. Жизнь — самое ценное, что есть во Вселенной. Тем более, жизнь разумного создания. Не существует обстоятельств, в которых отбирать её необходимо!

Он уцепился за передок коляски, не позволяя процессии тронуться в путь.

— Ты сказала, что видишь! Видишь что?

— Ачи слишком глупы для того, чтобы остановиться, когда путь подошёл к концу. Но они не виноваты в этом, и они знают, что Первая Мать позаботится о смерти так же, как позаботилась о рождении.

Словно искра, в мозгу Давида сверкнуло понимание. За два с половиной месяца жизни в Джасжарахо они не видели ни больных, ни дряхлых. Означать это могло только одно…

— Выходит, у ачи такая «привилегия» — умирать молодыми?! А у остальных? Сколько позволено прожить рядовым кхирам?

— Арт и рта способны сами достойно завершить тхе-шу. Лишь когда сорх оказывается слабее шош, они приходят ко мне за помощью.

— И многим ты помогла?!

— Многим, Дади. Двадцать лет я несу ношу со-ртох, и всё это время тхэ-гур при мне, — Ишбит покрутила в пальцах иглу и осторожно спрятала её в едва заметный футляр на поясе.

«Убийца!» — хотел бросить ей в лицо Ароян, но такого слова не было в языке кхиров. Да оно и не подходило Первой Матери. Ишбит выполняла просьбу нежелающих больше жить, совершала ритуал, освящённый тысячелетиями. Даже пленники встретили свою участь безропотно, как должное. Эвтаназия, — понял Давид. Первобытная эвтаназия. Но ведь это же ненормально! Цивилизация самоубийц!

— Чем же вам не нравится смерть от старости? — пробормотал он. Уже не обвиняя, пытаясь уцепиться за рассыпавшиеся осколки иллюзий.

— Очень глупо топтаться на месте, когда идти больше некуда. Разумнее прилечь, обрести заслуженный отдых. Разве не верно?

Верно. Всё верно! Он ведь сам пытался объяснять Русане, что поведение аборигенов продиктовано логикой. Чужой, инопланетной логикой существ, для которых неизвестен страх смерти, а жизнь индивида — ничто по сравнению с выживанием роя, племени, вида. Но какое тогда значение в этом мире может иметь судьба чужаков?!

Ишбит истолковала молчание человека по-своему. Подвинулась, освобождая рядом с собой место.

— Садись Дади, пора ехать. Тучи низко, скоро пойдут ливни. Лучше встретить их в ц’Аэре, в доме нашего роя, а не посреди леса. У нас будет время поговорить. До Лазоревого Дня.

— До Лазоревого Дня… Ишбит, в качестве кого мы с Русит будем участвовать в празднестве? Или в качестве чего?

— Я не знаю, Дади. Я не могу заглянуть так далеко вперёд по чужому пути.

Глава 14. Сердце Кхарита

Севернее хребта к’Ирхад лежала широкая полоса мрачных хвойно-лиственных лесов. Знакомые по южному побережью пальмы-зонтики, баобабы, вьющиеся по стволам мелколистые лианы здесь не встречались. У дороги теснились невысокие тонкостволые деревца со светлой, изрытой глубокими трещинами корой. Дальше в чащу они уступали место рыжим колоннам с шапкой тёмной хвои вверху. Кажется, в этом лесу и летом солнце не могло пробиться к земле, а сейчас и подавно царили сумерки. Поздно светало и рано темнело, поэтому переходы сократились. «Со-ртох стара, плохо видит путь роя. Попадём из-за неё под ливень», — услышал Давид бормотание Зурси на одном из привалов. Рта предпочли бы двигаться в темноте, лишь бы быстрее оказаться под крышей.

Три дня караван шёл сквозь тёмную чащу. Затем лес начал редеть, рыжие башни сменились лиственным деревьям. Неожиданно справа вынырнула ещё одна дорога, выложенная такими же каменными плитками. Дороги слились, словно два ручья. Идущие впереди рта тут же принялись осматривать камни.

— Рой Дарстиро прошёл два дня назад, — косясь на Первую Мать, сообщил чужеземцам Зурси. — Вот увидите, мы не успеем до ливней!

Пройденная развилка означала, что они вступили в центральную часть Кхарита. Из каждого поселения выходила только одна дорога, ведущая к ц’Аэру, к лазорево-золотому дворцу. Ни троп, ни дорожек, связывающих между собой соседние города, здесь не существовало. Давид не мог понять, почему каждый рой замкнут до такой степени, а Ишбит не могла