Книга Месть – блюдо горячее - Николай Свечин

квартирного вора. Вам он ничего не сказал, поскольку имел уже договор с Болмосовой на поиск ее облигации. И пошел по следу лишенного прав Сухоплюева. Будучи опытным сыщиком, мог Николай Никитич разыскать его?

– Мог, – ответил «саратовский Путилин».

– Ага. Отставной полицейский чиновник сразу начал стращать маза полицией. Мол, отдай мне билет или я натравлю на тебя легавых. А вернешь – промолчу.

– Вероятно, что так и было.

– А теперь второй вопрос: мог ли маз, не желая делиться добычей, убить Азар-Храпова?

Тут Дубровин задумался надолго. Наконец он произнес:

– Убить полицейского – нет, не мог. Фартовые понимают, что тогда они не доживут до тюрьмы, их забьют до смерти при аресте. Но Храпов уже не был на службе, а сделался частным лицом. И, если Ванька Сухой знал цену этой бумаге, которую стянул у старой стервы, то, пожалуй, да. Если спор зашел о сумме в пятьдесят тысяч рублей, он мог пойти на складку[72] соперника.

– Иван Дмитриевич, помните, вы сказали, что уважали Николая Никитича Азар-Храпова. И хотите точно знать, мертвый он или прячется с выигрышным билетом.

– Помню.

– И если бывшего помощника пристава убили фартовые, то вы захотите их наказать.

Коллежский асессор дернул головой:

– Строго говоря, этих слов я не произносил. Но суть вы изложили верно. Да, захочу.

Глава 15

О саратовских сыщиках и Глебучевом овраге

Лыков уселся поудобнее и попросил Дубровина:

– Чтобы мы лучше взаимодействовали, расскажите, пожалуйста, о вашем отделении, о полиции в целом и о криминальной обстановке в городе. Давно вы начальником? Если можно, то от Адама и Евы.

Коллежский асессор потребовал чаю, вздохнул и принялся излагать «от Адама и Евы».

Сыскное отделение Саратовской городской полиции было учреждено, как и большинство других в Российской империи, в 1908 году. Тогда по закону 6 июля «Об организации сыскной части» было открыто их великое множество – во всех губернских и некоторых крупных городах.

Саратовское отделение сразу возглавил Иван Дмитриевич. Штаты второго разряда позволяли более-менее наладить дело. Кроме самого Дубровина служили его помощник, чиновник справочно-регистрационного бюро, фотограф, письмоводитель и секретарь. Так сказать, ударную силу составляли семь надзирателей: трое первого разряда и четверо – второго. Еще пять вольнонаемных агентов занимались наружным наблюдением.

Отделение сразу включилось в борьбу с преступностью, разнеживаться не пришлось. Город по населению как четыре Рязани: случались и убийства, и разбои. Фартовые даже объединились в «Галчиный клуб», который неформально возглавлял известный вор Ширмаков по кличке Ванька Полкан. Участники клуба делились на действительных членов и соревнователей, то есть кандидатов. Они вместе планировали и совершали преступления, а заодно обменивались опытом, изучали новые приемы краж и мошенничеств. Сыщики клуб разогнали, причем для этого внедрили туда своего агента.

Затем пришла очередь банды Лаврентьева-Харламова, совершившей несколько убийств. Изловили и шайку душителей, которой руководил ученик Боголюбовского рисовального училища Баукин. Живописец с подельниками лишили жизни не менее трех человек.

Помимо шайки, так сказать, обычных душителей Саратов отметился еще и сектой душителей. Ее члены назначали людям некий отведенный срок. Тех, кто, по их мнению, его исчерпал, отсылали на небо… Эту банду дубровинцы тоже ликвидировали.

Кроме кровавых дел сыщикам приходилось дознавать множество краж, афер, мошенничеств, иногда в весьма крупных размерах. Так, была разоблачена банда «мартышек» – биржевых маклеров и комиссионеров. Ребята навязывали купцам заведомо невыгодные сделки, а потом вымогали у них деньги за уменьшение убытков.

Саратовские сыщики поймали у себя в городе знаменитого вора-домушника всероссийского калибра Ларионова – он же Тогалов, он же Воронцов, он же Митрофанов, он же Диннер. Раскрыли кражу бриллиантов у купца Славина. Посадили в клетку афериста Дубровина, однофамильца Ивана Дмитриевича, известного под кличкой Нотариус.

Доверенный[73] сахарозаводчика Бродского некий Хохлов обокрал своих хозяев на 300 000 рублей и сбежал с ними в Лондон. Подчиненные Ивана Дмитриевича выяснили его адрес, туда поехал чиновник петербургской сыскной полиции знаменитый Кунцевич и привез вора в наручниках…

Доверенный артели фон Мекка Корочкин нагрел своих клиентов на 80 000 пудов подсолнечного семени, но сбежать не успел. Вместе с ним угодили в тюрьму двое местных вороватых купцов.

В целом крупные преступления, «мокрые» дела и аферы после 1911 года в Саратове пошли на убыль. В этом была большая заслуга чинов сыскного отделения. Но жулики и воры никуда не делись, просто стали работать осторожнее.

Успеху помогало то, что Дубровин бессменно руководил отделением уже шестой год и пользовался уважением и среди чинов общей полиции, и среди обывателей. Состав сыщиков не был таким постоянным. В частности, ушел помощник Ивана Дмитриевича Агеев, а на его место заступил более молодой, но тоже способный Побединский. Менялись и надзиратели, и полицмейстеры, а Дубровин так и тянул свою лямку.

Закончив про своих людей, коллежский асессор начал обрисовывать обстановку в городе. И командированным стала понятна вся сложность и тяжесть его службы.

Иван Дмитриевич начал со знаменитых саратовских оврагов. Крупных было два: Белоглинский и Глебучев, иногда называемый Глебовым оврагом. Они разделяли город на три части. Вверх по Волге, там, где в нее впадала река Тарханка, находилась местность, именуемая Горы. Между оврагами помещалась наиболее престижная часть, с кафедральным собором и лучшими улицами. Вниз по Волге за Белоглинским оврагом, город снова терял свой лоск и заканчивался невзрачной Солдатской слободкой. Под железной дорогой находились еще два оврага, Кладбищенский и Дегтярный. Но по размерам они не шли ни в какое сравнение с гигантами.

На левом берегу реки раскинулась Покровская слобода, или Покровка. Первоначально на ее месте и находился Саратов, и только позднее он был перенесен на правый берег Волги. Официально слобода входила в Новоузенский уезд и не подчинялась саратовским властям ни в полицейском, ни в административном отношении. Однако экономически она была тесно связана с губернским городом, и полиции приходилось за ней присматривать. Покровская слобода, как это часто встречалось на Руси, представляла собой настоящий вавилон. Тридцать тысяч жителей! Пять церквей, два собственных местных общественных банка, зерновая биржа, более пятидесяти мельниц всех калибров; а сейчас там еще возводили огромный элеватор и театр-цирк. Слобода имела собственные железнодорожную станцию и пристань и вела крупную отпускную торговлю хлебом. Восемьдесят семь огромных амбаров вмещали до десяти миллионов пудов зерна. Плюс десять кирпичных заводов, пять кожевенных, шесть лесопильных… А заправляли в ней крестьяне – точь-в-точь как в Балаково или Рязани с ее Троицкой слободой. Купцы же отодвигались от управления в ущерб благоустройству. В результате чего в весеннее половодье улицы заливало жидкой грязью так, что тонули лошади. Деревянные мостки лишь кое-где позволяли людям передвигаться без