Книга День пиротехника - Анатолий Евгеньевич Матвиенко

находится мотор, а у этого недоразумения — багажник, лежал стальной короб. Типа одноразовой мортиры. Её разорвало, конечно, но основная масса шрапнели прошила салон «Линкольна» насквозь. Видите впереди грузовик, под ним — лужа? Вёз бутылки с водкой. Сейчас в кузове у него сплошной бой.

Само собой, Лёха умолчал, что пара-другая бутылок спасена милицией и надёжно спрятана. Надо же опрокинуть за упокой американских душ! Водитель грузовика слонялся тенью, придавленный грузом материальной ответственности.

— «Запорожца» отбросило взрывом, он ударился кормой в стоявший сзади «Порше», — продолжил за Лёху Сазонов. — Что-нибудь успели предпринять для розыска?

— Конечно. Тут жилой дом и офисы, наши побежали делать опрос. Я скинул номер «Запорожца», гаишники сейчас скажут, на кого он зарегистрирован. Внутрь не лез.

И не очень-то хотелось. Среди остатков будки, салоном эту кабину язык не поворачивался назвать, дымились сиденья, воняло горелым дерматином. Что любопытно, топливный бак не бабахнул ни у «Запорожца», ни у его американской жертвы. А в голливудских боевиках они взрываются так эффектно!

— Хорошо, что не совался… Вот же дьявол! Ни одной видеокамеры. Как назло. Угораздило их припарковаться именно тут!

— Виктор Васильевич, дело, конечно, вашей епархии отойдёт…

— Договаривай, — Сазонов сбросил вызов на смартфоне. — Только быстрее.

— Предсказываю. Опрос ни к чему не приведёт. И видеокамера, если бы здесь стояла, показала бы фигуру в капюшоне. Или в мотоциклетном шлеме. Хорошо готовились. Но раскрыть можно.

— Ну?!

— Не мог он на «Запоре» следить за «Линкольном» от самого посольства. Я вам отвечаю. Мало того что машина — позор страны Советов, способна заглохнуть в любой момент. Так и в глаза бросается. Цвет — ярко-жёлтый. Водитель «Линкольна» сто процентов бы его срисовал: что за канарейка сзади прилипла.

Лёха ткнул указующим перстом в сторону крышки переднего багажника, сорванной взрывом и задорно отсвечивающей на январском солнце.

— Сообщник?

— Наверняка. Двигался на неприметной машине. Думаю, несколько дней америкосов «пасли», а «Запор» в засаде стоял. Как только «Линкольн» припарковался в зоне досягаемости, команда: фас! Я так думаю, нужны логи, чьи телефоны регистрировались вышками мобильной связи на пути от посольства до этого места. В час выезда «Линкольна» и в прошлые дни тоже. От посольства до МКАД.

— Согласен. Вывести алгоритм, что посчитает закономерности, дело получаса… Но, боюсь, телефоны, как и «Запорожец», зарегистрированы на левых лиц, — Сазонов сжал большим и указательным пальцем подбородок, будто в задумчивости ухватил себя за невидимую бороду. — Впрочем, это уже кое-что.

— Сначала определим, где отсиживался в засаде водитель «Запорожца», — не унимался Лёха. — Кто-нибудь его видел, верно? И где чаще всего болтался телефон его подельника.

— Всё! Не тарахтите. Мне надо доложить.

Через кордон оцепления пробился американский дипломат. Надо полагать, прибыл для опознания мёртвых. Дело не из лёгких…

Пока не турнули, Лёха нащёлкал снимков на мобилу.

Если его предположения верны, этот взрыв удастся раскрыть оперативно. Но «Заряна» подвисла капитально. Каждое новое резонансное тяжкое преступление отодвигает предыдущее на задний план. И что будет дальше, если на территории Первомайского района такие преступления совершаются раз в месяц?

⁂

Очередной визит в Управление КГБ по Минску и Минской области пришёлся на вторую половину зимнего дня и оказался намного короче первого: Сазонов перехватил Лёху буквально у крыльца и повёз на служебной машине в «американку». Опер тихо вздохнул про себя: ехал бы на метро к центральному офису КГБ, а не на перекладных от Площади Победы… Сазонова, похоже, заботы о столь мелких удобствах и неудобствах лейтенанта Давидовича не слишком волновали.

Следственный изолятор КГБ, несколько более опрятный по сравнению с изоляторами, используемыми МВД и Следственным Комитетом, расположился внутри квартала, достаточно безобидного на первый взгляд. На близость тюрьмы ничто не указывает, пока к ней не приблизишься. Следственная тюрьма на улице Володарского, наоборот, видна издалека.

Серб, о задержании которого трубили все СМИ, интернет-форумы и блоги, даже садоводческие и спортивные ресурсы, был неприметным мужчиной лет тридцати пяти, с тёмно-русыми волосами, пробитыми глубокими залысинами. Невыразительные глаза прикрыли очки в жёлтой металлической оправе. Одутловатое лицо с нездоровым цветом кожи выражало мрачную решимость.

— Стефан Стоянович, — Сазонов начал заполнять на ноутбуке протокол допроса: год рождения, место рождения, гражданство, адрес проживания в Беларуси. Арестант отвечал, уже успевший привыкнуть к процедуре. — По поводу тройного убийства на Севастопольской спрашивать не буду. Меня интересует другое — ваша причастность к теракту 30 декабря в магазине «Заряна» на Калиновского.

Следственный кабинет, хоть и обладал некоторыми специфическими атрибутами, как то прикрученная к полу мебель — стол и табуреты, а также отсутствием каких-либо других предметов обстановки, ничуть не напоминал «застенки кровавой гэбни», воспетые в фольклоре. Стоянович обвёл глазами крашеные стены, однообразно ровные, взгляду не за что зацепиться.

— Непричастен.

Серб говорил по-русски чисто, с небольшим южным акцентом.

— А объективные данные указывают на другое. Однотипное бризантное вещество — аммонал. Тот же способ подрыва — детонатор из двуперекиси ацетона. Аналогичный метод направления полёта шрапнели — металлический ящик. Почерк одинаковый, Стоянович.

Сазонов переплёл пальцы рук и требовательно вперился в обвиняемого.

— К троице в «Линкольне» добавить ещё четыре души? — серб покачал головой. — Тогда уж меня прихлопнут наверняка.

— Вряд ли это признание что-то изменит. Я не судья и не решаю о мере наказания. Но подумайте сами. У нас приговаривают к исключительной мере за убийство двух-трёх человек, вы осведомлены. А тут — теракт. Есть вариант выдать вас Соединённым Штатам, однако тогда дело приобретёт ярко выраженный политический оттенок, моё начальство это не любит.

— А раз вам не хочется лишний раз ссориться с американцами, вы грохнете меня…

— К сожалению, да. Примерно через полгода после вступления приговора в законную силу вас расстреляют. Я так предполагаю.

У Лёхи, молча наблюдавшего диалог со стороны, возникло ощущение дежавю. Точно также Цыбин объявил толстой продавщице, преступно не нарезавшей огурец с колбасой: вас расстреляют. Но какая огромная разница между шалостями на уровне районного ОБЭП и расследованием особо тяжких преступлений!

Землисто-бледная физиономия Стояновича покрылась бордовыми пятнами. Он шумно вздохнул и прижал кулаки к лицу. Одно дело — предполагать, а другое — вот так откровенно услышать, что конец неизбежен и очень близок. Потом его прорвало.

— Да вы хоть понимаете, зачем я это сделал?! Я убил американцев! А-ме-ри-кан-цев! Они возомнили, что имеют право бомбить любой город на Земле, убить любого без суда и следствия… И всё ради «свободы», «демократии» и этих грёбаных «западных ценностей»! Да плевать я хотел на их ценности и «демократию», если всё это дает право свободно убивать! И нет иного способа остановить этих мерзавцев, чем объявить им войну. Всем! Как мусульманский джихад. Чтобы каждый амер знал: пока они голосуют за своих президентов, белых или чёрных — всё едино, голосуют за