Книга Мартовские дни 1917 года - Сергей Петрович Мельгунов

решение Иванова вывести свой отряд на ст. Вырицу, где стоять до тех пор, пока выяснится обстановка в Петербурге, логически вытекало из совокупности всех обстоятельств и распоряжений, им полученных. Возможно, что в мотивах продвижения на «Вырицу» сыграла свою роль и возникшая под влиянием разговора с Ал. Фед. мысль о необходимости, быть может, идти не на Петербург, а двигаться на выручку Царя. «Когда я уезжал, в Царском Селе была мертвая тишина, – показывал Иванов в Чр. Сл. Ком. – Среди железнодорожников были, по-видимому, попытки слабого саботажа – произошли какие-то “затруднения” с “переводом стрелок”. Я потребовал начальника станции, через несколько минут говорят, все в порядке… Уже в Вырице мне доложили, что через 15 минут после нашего ухода вся толпа ввалилась на вокзал…» Картина происшедшего Керенским во французском издании представлена так: отряд ген. Иванова, на рассвете появившийся в Царском, рассеялся с первыми солнечными лучами революции, а самому генералу удалось скрыться (s’echapper).

Дальнейшая повесть о том, что делал «диктатор», представлена потомству в двух совершенно противоположных вариантах: один из них принадлежит Ломоносову, другой изложен в официальных показаниях Иванова. Советская информация почти безоговорочно пошла по стезе, намеченной мемуаристом, которому в силу занимаемого в железнодорожном мире положения пришлось играть в событиях этих дней весьма действенную роль. Между тем повествование не вызывает никакого доверия – не всегда только можно определить, что в нем является результатом недостаточной осведомленности, легкого восприятия не проверенных сведений и слухов, которые со всех сторон от железнодорожных агентов и добровольцев стекались в центр, и что сознательно или бессознательно привнесено им во славу своего героизма и героизма железнодорожников, спасших активной инициативой и жертвенностью революцию. Яркую, но злую характеристику этого бойкого «эквилибриста», заделавшегося «стопроцентным коммунистом» после октябрьского переворота и прославившегося в советских кругах своим «лукулловским образом жизни», дал Саломон в книге «Среди красных вождей». Фигура Ломоносова такова, что мемуарные страницы, вышедшие из-под его пера, отнюдь не вызывают к себе доверия. В изображении Ломоносова, Иванов в течение всего 2 марта делал энергичные, но тщетные попытки со своими эшелонами прорваться к Петербургу через возведенные перед ним заградительные революционные шлагбаумы. Уже в 4 часа утра 2-го в Петербурге была получена записка, что ген. Иванов «арестовал начальника станции Вырица, где он ночевал, и во главе георгиевских кавалеров и двух других эшелонов отправился по направлению к Царскому Селу». (Итак, в 3 часа ночи Иванов выехал из Царского и через час уже постарался туда вернуться – по официальным данным Иванов прибыл в Вырицу в 4 часа утра и в 5 сообщил Алексееву, что ночует в Вырице.) Но Иванова отбросили от Царского усилиями железнодорожников, начиная от ст. Семрино до Царского были сняты крестовики со стрелок. Из Семрина Иванов бросается по передаточной ветке на ст. Владимирская для того, чтобы прорваться в Гатчину. Там несколько эшелонов правительственных войск и двадцать тысяч «лояльного» гарнизона. А главное, из Пскова, поезд за поездом напирают новые войска! И здесь навстречу Иванову спускают балласт поездов и снимают крестовики… Но что стоит Иванову 20 верст пройти походным порядком! «Если бы ген. Иванов прорвался к Гатчине, исход мартовской революции мог быть иной», – мемуаристу мерещилась уже «царская виселица»… Иванов требует назначения на Петроград и входит в непосредственные переговоры с Ломоносовым, который в почтительной форме предупреждает генерала, что для встречи его поезда на 6-й версте от Петербурга сосредоточены «4 батареи артиллерии и тысяч двадцать пехоты» и рекомендует переговорить с Думой111. Тогда Иванов снова устремляется в Царское – «арестовывает служащих и грозит расстрелом». Неудача. Опять Гатчина. Потом Вырица, куда Иванов направляется за «подкреплением». Так мечется «диктатор», а сзади снимают «все крестовики»… Героическими действиями железнодорожников Иванов отрезан. Ни один шаг диктатора «не ускользнул» от бдительного ока революционеров. Телеграфисты Виндавской дороги оказались на высоте положения и стучали свои записки в центр даже тогда, когда «за стеной ген. Иванов расстреливал их товарищей». Бубликов послал в Вырицу телеграмму: «Мне стало известно, что вы арестовываете и терроризируете служащих железных дорог, находящихся в моем ведении. По поручению Временного Комитета Государственной Думы предупреждаю вас, что вы навлечете на себя этим тяжелую ответственность. Советую вам не двигаться из Вырицы, ибо по имеющимся у меня сведениям народными войсками ваш полк будет обстрелян артиллерийским огнем». Но генерал не склонен последовать советам правительственного комиссара и настойчиво ищет путь к Петербургу. Ломоносов перехватывает «очень важные» шифрованные телеграммы, которые Иванов направлял в столицу: «Мама больна. Папе лучше. Скажите ей» и «Пришлите вторую корзинку булок». Телеграммы переданы министру юстиции. Время идет. Наступила ночь. Опять новость об Иванове: он еще раз требует именем императора пропустить его «со всеми эшелонами в Петербург». «По повелению какого императора, генерал? – может спросить теперь ядовито Ломоносов. – Николай II отрекся от престола…» «Разговор прервался. Через несколько минут последовала просьба пропустить поезд обратно в Ставку. Задержать я не имел физической возможности», – прибавляет Ломоносов. «Южнее распоряжается кто-то другой…» Ломоносов приказывает из обоих тендеров выпустить воду, – «так генерал, отъехав семь верст, и просидел всю ночь с паровозами без воды».

Как все-таки могла родиться такая фантастическая эпопея под пером мемуариста, правда, очень склонного к безответственным беллетристическим приемам изложения? Сопоставляя показания Иванова с имеющимися документами, можно довольно отчетливо представить себе, что было в действительности. В показаниях Гучкова, данных той же Чр. Сл. Ком., было упомянуто, что после выезда из Петербурга им была дана уже в дороге телеграмма Иванову. Он говорил, что желал встретить Иванова на пути и «уговорить не предпринимать никаких попыток к приводу войск в Петроград». Вот текст подлинной телеграммы: «Еду в Псков. Примите все меры повидать меня либо в Пскове, либо на обратном пути из Пскова в Петроград. Распоряжение дано о пропуске вас в этом направлении». «Дорогой, – пояснял Гучков, – пришлось несколько раз обменяться телеграммами»112. И мы имеем в делах Чр. Сл. Ком. ответную телеграмму Иванова и вторую телеграмму Гучкова. «Рад буду повидать вас, – телеграфировал Иванов, – мы на ст. Вырица. Если то для вас возможно, телеграфируйте о времени приезда». «На обратном пути из Пскова, – отвечал Гучков, – постараюсь быть в Вырице. Желательнее встретить вас Гатчине варшавской». Вспомним, что думские делегаты выехали из Петербурга в 2 ч. 47 м. дня. Следовательно, не раньше этого времени могли иметь место сношения между Гучковым и Ивановым.

Обратимся теперь к показаниям Иванова. Он говорит, что действительно имел намерение проехать утром 2-го в Царское Село для того,