Книга Папаша Горемыка - Александр Дюма

Затем, словно только сейчас заметив, что они с Валентином оказались одни в пустынном месте, и словно осознав, наконец, всю опасность разговора с глазу на глаз с мужчиной, Юберта с необычайной поспешностью произнесла:

— Уже поздно, и дедушка будет волноваться. Давайте вернемся, господин Валентин, я прошу вас.

Валентин отвязал лодку, и течение стало быстро уносить ее; затем он взялся за весла и направил лодку в сторону деревни.

Юберта сидела на корме; она не щебетала больше, как обычно, а оставалась безмолвной и задумчивой; ее подбородок покоился на ладони, а рука упиралась в колено; временами девушка поднимала свои голубые глаза и смотрела на молодого человека с любопытством и тревогой.

Когда они стали удаляться, из-за куста стрелолистника показалась голова капитана «Чайки», вынужденного из-за движения лодки покинуть свое прежнее убежище и спрятаться в другом месте.

— Все равно, — заговорил вслух Ришар, — ты напрасно твердишь ей о добродетели; благодаря тебе я теперь знаю, как к ней подступиться. Мы идем рука об руку, дружище Валентин, и теперь самое время решить, кому достанется красотка.

Скульптор бросился в воду и переплыл реку лихими матросскими саженками; выйдя на берег, он привел в порядок одежду и направился к членам своей команды. Весь вечер у капитана был сияющий вид; он и его подчиненные, как истинные дети Нептуна, веселились до самого утра.

XVI. ПРАЗДНИК В ЛА-ВАРЕННЕ

Вернувшись в их квартиру на улице Сен-Сабена, Ришар не стал требовать у друга никаких объяснений и в дальнейшем избегал разговоров о старом Гишаре и его внучке, притворяясь, что ему это не интересно, и, таким образом, вводя ювелира в заблуждение.

В следующее воскресенье Валентин спросил скульптора, не хочет ли он отправиться с ним в Ла-Варенну; когда они вновь встретились с Беляночкой, ювелир заметил, что поведение капитана «Чайки» по отношению к девушке сильно изменилось: он по-прежнему держался с ней также развязно, как и с прочими женщинами, но уже не допускал при общении с хорошенькой рыбачкой тех дерзких вольностей, какие позволял себе в первые дни их знакомства.

Валентин полагал, что скульптор полностью избавился от своей прихоти, и с удовлетворением заметил, что обладает достаточным влиянием, чтобы отговорить друга от его замысла; в глубине же души он испытывал безотчетную радость, выражавшуюся во все возраставшей дружеской признательности, о причинах которой Ришар догадывался. Раньше молодой ювелир считал себя обязанным сдерживать свое чувство, а теперь оно избавилось от оков и быстро овладело его душой. Об этом без труда можно было судить по его нежным взглядам на Юберту, когда он был с ней рядом, по восторгу, с каким он ловил каждое ее слово, по его задумчивому виду и печали, написанной на его лице, когда он возвращался в Париж. Однако молодой человек, по-видимому, считал, что, с тех пор как он попросил друга пожертвовать своей прихотью ради их дружбы, прошло слишком мало времени и он пока не вправе притязать на место в сердце Юберты, которое Валентин умышленно оставлял свободным, хотя, в отличие от Ришара, имел серьезные намерения по отношению к девушке. Он умалчивал о том, что происходит в его сердце, и больше не заводил с Юбертой речи о любви и браке, как в тот день, когда капитан «Чайки» подслушал их разговор на реке.

Юберта относилась к обоим друзьям примерно одинаково, испытывая к тому и другому бесхитростную симпатию, сердечное радушие и детскую нежность; однако, если бы понадобилось установить какое-нибудь различие в ее отношении к ним, то следовало бы отметить, что, по мере того как Валентин становился все более предупредительным и пылким по отношению к девушке, она отвечала ему все более холодно и сдержанно, в то же время ласково поглядывая на Ришара, ограничившего с некоторых пор свои притязания тем, что позволительно в дружеском общении. Когда Юберта оставалась с Валентином наедине, она выглядела смущенной, задумчивой и чуть ли не печальной, мало говорила и почти не улыбалась, как будто хотела, чтобы их разговор с глазу на глаз поскорее закончился. Когда же приходил Ришар, она вела себя непринужденно, со свойственной ей живостью — одним словом, вновь становилась сама собой.

Будучи мнительным, подобно всем влюбленным, Валентин, очевидно, заметил, что Юберта относится к нему и его другу с разной долей симпатии; видимо сомневаясь в искренности внучки Франсуа Гишара, а также из-за соображений, о которых мы только что упомянули, он не спешил признаваться ей в любви.

И вот настал сентябрь; в первых числах его в Ла-Варенне должен был состояться деревенский праздник.

На протяжении двух месяцев г-н Батифоль был всецело поглощен подготовкой к этому торжеству, что позволило ему отвлечься от горьких воспоминаний о своем злополучном приключении.

Лишь только стены новой деревни показались над землей, как ее создатели принялись строить несбыточные планы по поводу ее будущего, с завистью поглядывая в сторону соседних селений.

Послушать их, так правительство должно было оставить свои тревоги по поводу недружелюбного отношения к нему европейских государств и заняться благоустройством Ла-Варенны — пожаловать ей церковь, школу, пожарную водокачку, — одним словом, все те учреждения, включая сельскую полицию, которые оно без всяких споров жертвовало населенным пунктам, хотя и более многолюдным, но, безусловно, несравнимым с новым центром по части исключительной незаурядности каждого из его обитателей.

Патриоты Ла-Варенны вскоре дошли до того, что стали оспаривать у Сен-Мора право иметь ратушу, требуя для себя городских привилегий.

Как и следовало ожидать, столь честолюбивые притязания, сопровождавшиеся упреками в адрес властей, не возымели никакого успеха и были отвергнуты; тогда жители Ла-Варенны попытались вознаградить себя мелочами.

В Сен-Море уже был свой праздник, и обитатели полуострова решили последовать примеру соседей.

Господин Батифоль, подавший эту идею, всячески разжигал аппетиты земляков; он понимал значение и ценность рекламы и охотно прибегал к ней, чтобы поскорее отделаться от остававшейся у него земли, однако затея Батифоля требовала больших расходов, и это его останавливало; наконец он придумал, как осуществить свой замысел за счет сограждан и решительно встал во главе данного начинания.

Неделю спустя после получения соответствующего разрешения повсюду были развешаны большие желтые плакаты, извещавшие население Парижа и его предместий, что любители сельской жизни могут бесплатно приобрести превосходный загородный дом.

Господин Батифоль придумал хитроумный план, чтобы сбыть несколько арпанов принадлежащей ему земли по хорошей цене, — он решил разыграть их в лотерею, а билеты ее должны были распространяться среди всех участников праздника.

Что касается упомянутого загородного дома, то он существовал лишь в воображении г-на Батифоля; однако справедливо будет добавить, что тот, кому улыбнулась бы удача, вполне имел бы право его построить.