Книга Из киевских воспоминаний (1917-1921 гг.) - Алексей Александрович Гольденвейзер

со стороны союзников, об их близком приходе из Одессы, о спасительных условиях Версальского мирного договора, возлагавших будто бы не то на Германию, не то на Польшу миссию удушения большевиков, — уже тогда непрерывно муссировались в Киеве. Большевистский режим вообще является золотым веком слухов; впрочем, эта черта эпохи, вместе с другими бытовыми чертами, вполне проявилась впоследствии, в третий и четвертый приходы большевиков.

В действительности, несмотря на обнадёживающие статьи «буржуазного утешителя» и на слухи об интервенции, военные дела большевиков шли, поначалу, блестяще. Их власть распространялась все дальше и дальше на юг; в начале апреля пала Одесса, за ней последовал и Крым. Вся Украина и Дон были под властью большевиков… Одновременно с этим спартаковский «путч» в Берлине и авантюра Бэла-Куна в Венгрии поддерживали разговоры о начинающейся всемирной революции.

Однако большевикам на этот раз не было дано и часа насладиться плодами победы. Как морской прибой без единой минуты остановки сменяется отливом, так и волна большевистского наступления, достигнув предельной точки, в тот же момент покатилась обратно. Первые удары военному могуществу большевиков на Украине были нанесены повстанцами. Отложился покоритель Одессы атаман Григорьев, затем возникли повстанческие очаги в Уманщине, в Подолии, у Полтавы. Струк, Ангел, Зеленый, Махно — все эти имена бандитских и повстанческих вождей привлекали к себе все большее внимание. Каждый отряд в отдельности был слаб, никаких лозунгов (кроме неизменного «бей жидов!») у них не существовало, и восстания обычно без труда ликвидировались Красной Армией. Но, рассеянные в одном уезде, повстанцы появлялись через некоторое время в другом. Они останавливали поезда, убивали коммунистов и евреев, грабили, портили железнодорожный путь.

Эта партизанская война подкашивала силы большевиков, необходимые им для сопротивления против начавшегося в июне 1919 г. исторического похода Добровольческой армии. Ей предстояло в течение нескольких месяцев завоевать не только всю Украину, но и почти всю Россию.

Киевские шептуны и передатчики слухов как будто меньше всего интересовались Добровольческой армией. Имя Деникина, унаследовавшего пост ее вождя после смерти ген. Алексеева, очень мало говорило тогда уму и сердцу киевлян. А единственное соприкосновение с добровольческими частями, которое мы имели во время защиты Киева от Петлюры в декабре 1918 года, не могло оставить особенно обнадеживающих воспоминаний. Однако, со времени занятия добровольцами Донского бассейна, наступление ген. Деникина силою вещей выдвинулось на первый план общественного внимания. Стало ясно, что, невзирая на все слухи, только это и есть тот единственный сильный враг, с которым большевикам предстоит бороться не на жизнь, а на смерть.

Наступление добровольцев шло чрезвычайно быстро, как все пережитые нами наступления-отступления. 25 июня 1919 г. пал Харьков, через несколько дней — Екатеринослав. Положение Красной армии на Украине становилось серьезным, тем более что основная коммуникационная линия с Москвой была под угрозой. Наше правительство начало нервничать. Раковский носился по митингам и провозглашал повсюду, что республика в опасности.

Началась мобилизация. Сначала было декретировано «всеобщее военное обучение», — глупая затея, из которой абсолютно ничего не вышло. Затем пошли призывы все новых и новых возрастов. Параллельно начались усиленные хлопоты об отсрочках. За время гражданской войны мы пережили бесконечное количество мобилизаций; нас мобилизовал гетман против Петлюры, затем Петлюра против большевиков, затем большевики против добровольцев, затем добровольцы против большевиков, наконец, снова большевики против поляков и Врангеля. Все эти мобилизации были как две капли воды похожи друг на друга. Всегда в мобилизационном декрете стремились захватить возможно более широкий круг лиц, и каждому уклоняющемуся от призыва отставному ветеринару или белобилетнику грозили самыми суровыми наказаниями. Вопрос о предоставлении отсрочек учащимся и служащим различных учреждений регламентировался с величайшей подробностью. Устанавливались процентные нормы, по которым учреждениям предоставлялось ходатайствовать об отсрочке исключительно для самого ограниченного числа своих самых необходимых, незаменимых и неоценимых сотрудников. Разрешенный процент был обыкновенно весьма мал, и при точном соблюдении нормы оказывалось, что на отсрочку может рассчитывать в каждом учреждении примерно ¾ одного служащего. Однако ходатайства о предоставлении отсрочки можно было возбуждать в неограниченном числе. И с первых же дней мобилизации комиссии по отсрочкам бывали завалены таким необозримым количеством прошений, что на рассмотрение их уходило несколько месяцев, в течение которых кандидаты на отсрочку были свободны от явки. Обыкновенно эти кандидаты так и не успевали получить ответа из комиссии, пока не приходила новая власть, и не нужно было готовиться уже к новой мобилизации.

По мере приближения Добровольческой армии положение в Киеве становилось всё более и более напряженным. Была объявлена милитаризация учреждений, при которой служащих заставляли бездельничать вместо шести — восемь часов в день. Наряду с этим, шло сокращение штатов, и начиналась подготовка к эвакуации. По мере того как приход добровольцев представлялся уже неминуемым, вопрос об эвакуации начинал все больше и больше волновать население. Было тяжело и противно видеть как увозилось бесконечное количество запасов и всякого имущества, в том числе, напр., оборудования реквизированных частных лечебниц и т.д. Но самым грозным был вопрос о возможности принудительной эвакуации людей. В городе распространялись слухи о предстоящем увозе целого ряда категорий интеллигенции — инженеров, профессоров, адвокатов, врачей. В действительности, это несчастье стряслось только над последними. «Обычаи» гражданской войны, по-видимому, допускали, чтобы население эвакуируемой территории было оставлено без медицинской помощи. Какие-то чрезвычайные коллегии и комитеты с неограниченными полномочиями, руководствуясь какими-то загадочными критериями, намечали по спискам врачей, своих жертв, и публиковали их имена в «Известиях». Обреченные должны были в 2—З дня сняться с мест и ехать куда-то вдаль…

Между тем, известия с фронта становились все менее и менее утешительными для Красной армии. На западе, у австрийской границы, воскрес Петлюра, собравший снова какую-то армию и также двигавшийся на Киев. Его войска заняли Жмеринку и перерезали прямую связь Киева с Одессой.

В то же время добровольцы не переставали приближаться. Пал Константиноград, пала Полтава. Стали поговаривать о том, что Деникин не идет прямо на Киев только для того, чтобы совершенно отрезать большевиков от Москвы, заняв, прямым ударом из Харькова, Бахмач и Ворожбу. Настроение в советских кругах сделалось паническим. Многие стали спешно отправлять на север своих жен, оставаясь в Киеве налегке, чтобы уехать в последнюю минуту. Для отступления большевикам оставалось только два пути — гужом по Черниговскому шоссе или по Днепру в Гомель. Для высших сановников были приготовлены автомобили, которые должны были увезти их в минуту опасности по шоссе. А остальные уезжавшие дрались из-за мест на пароходах.

Советские учреждения стали спешно готовиться к эвакуации. Это выражалось прежде всего в том, что «отделы личного состава» тщательно сжигали всевозможные