Книга Очерки русского благочестия. Строители духа на родине и чужбине - Николай Давидович Жевахов

одинаково были предметом ее любви и внимания. И если русский народ именует заключенных несчастными, то покойная княжна, по справедливости, может быть названа лучшей выразительницей этого высокого и истинно христианского взгляда на заключенных. Не было, кажется, той жертвы, которую она не принесла бы для заключенных, не было таких лиц и такого места, куда она не поехала бы для ходатайства за них, терпеливо, нередко часами, ожидая своей очереди, чтобы быть принятой и выслушанной. Я не говорю уже о той помощи, оказать которую лежало в ее возможности и средствах, таковы, например, денежные и другие материальные пособия. Здесь ее любовь, по-видимому, не знала ни границ, ни пределов. Раздав состояние, она и те небольшие суммы, которые случайно попадали ей, несла к своим же дорогим заключенным. Денег она никогда не считала, и если ценила их, то лишь как средство ими облегчать страдания других. Стремление к облегчению участи ближнего было у нее столь велико, что она не только делилась с неимущими случайными деньгами, но когда последних не было или не хватало, она отказывалась от самых необходимых своих вещей, чтобы только утолить возникшую нужду. Мне известен, например, факт, когда она, не имея нескольких рублей для удовлетворения какой-то неотложной нужды одного из заключенных, заложила свое теплое платье и, выручив заключенного, сама лишила себя возможности выходить из квартиры в зимнюю стужу. Но не одни ходатайства за заключенных, не одни материальные жертвы несла почившая на алтарь любви своей к заключенным. Она шла к скорбящим духом и с словом утешения, словом одобрения и нравственной поддержки, часто в этом доме печали более дорогим, чем помощь материальная. И думается, что не одна добрая душа вспомнит ее светлый образ, вспомнит о той радости и мире, которые доставляла она своими посещениями. С каким благоговейным чувством вспомнят ее те, которые только благодаря ее вовремя поданной любящей руке и встали на ноги и сделались честными людьми! Какие горячие молитвы вознесут о ней те, кому ее только усердным заступничеством и была сохранена жизнь! Должны помянуть ее добрым словом Шлиссельбуржцы, к которым она первая, и едва ли не единственная, проникла с словом утешения и любви и, несомненно, одним уже посещением своим внесла ту отраду в их сердца, с которой не могут, конечно, сравниться никакие материальные приношения.

Невольно встает пред нами вопрос – что же влекло почившую в эти мрачные тюремные стены, что заставило ее вместо удобств аристократического положения подъять на себя тяжелый подвиг служения заключенным в тюрьмах? В то время, как многие в силу присущей человеку брезгливости отворачиваются от той грязи порока и преступления, собранием которых в некотором смысле и являются тюрьмы, она в это – то море нравственной, а часто и физической нечистоты и шла. Встречая здесь любовь и благодарность многих, она вместе с тем должна была, конечно, сталкиваться и с проявлениями воли злой, сердца озлобленного. Но не смущалась от этого ее любовь, не падал ее дух и от тех, часто горьких, разочарований, которыми испытывалась ее душа. Будучи иногда обманываема своими заключенными, за которых ходатайствовала, она тем не менее не только не разучилась любить даже и этих неблагодарных, так жестоко, в сущности, смеявшихся над ее святыми чувствами, но как будто еще более воодушевлялась в своем служении на пользу ближних своих. И если она страдала в этих случаях, то страдала не от проявления неблагодарности или обнаружения недостоинства облагодетельствованных, а болела святой печалью за новое падение своего ближнего, за то, что день спасения его еще не пришел. Да не подумает поэтому кто-нибудь, что это было какое-то равнодушие, какое-то безразличие к нравственной нечистоплотности тех, кому она отдавала всю свою любовь, всю горячность своего сердца. Нет, в этом кажущемся ее равнодушии сказалась прежде всего ее любовь ко Христу, послушание Его заповеди и глубокое понимание завета Христа: «В темнице был и посетили Меня». (Мф. 25, 36). Она знала, что к этим слабым, грязным физически, нечистым и нравственно, постоянно падающим и неохотно встающим и зовет каждого Христос. Знала она и другое повеление Господа – прощать ближнему не семь раз, а до «седмижды семидесяти раз». (Мф. 18, 22). Она знала, что как бы глубоко человек ни пал, он всё же дорог в очах Божиих, что как бы ни был он запятнан грязью порока и преступления – всё же он – образ Божий, всё же в нем есть искра Божия, которая, как Божия, дорога Милосердому Создателю; и знала она, что Господь благословляет всех, кто стремится эту, часто едва теплящуюся, искру раздуть в светлое и яркое пламя. Она знала, наконец, что великая радость бывает на небеси и об одном кающемся грешнике (Лк. 15, 7). Вот где лежит источник того влечения ее сердца, которое подвигнуло ее на тяжелый, невидный и мало благодарный подвиг служения заключенным, сердца, которое и здесь на земле хотело жить радостями небесными. Вот в этом отклике на зов Господа, в этой любви к Нему, в этом беззаветном и бескорыстном служении Ему, служении в лице меньших и почти забытых другими братий Его, служении не в условиях удобства и благопристойности, а в обстановке нередко претящей и нравственному и физическому чувству человека, в этой необыкновенной вере в лучшее в человеке, вере, которую до конца дней ее не могли поколебать никакие разочарования, никакие падения, и заключается, по нашему разумению, величие души почившей и величие того подвига, который она подъяла и до конца дней своих несла на своих старческих плечах.

Пусть же этот милый образ почившей княжны, начертанный моей слабой рукой, запечатлеется в сердцах «дорогих ее заключенных», пусть же имя ее в летописях тюремных печальников займет столь же почетное место, как и имя ее достославного предшественника, доктора Гааза, пусть ее подвиг любви найдет многих и достойных подражателей, добрых делателей на ниве Христовой. А теперь, дорогие братия, будем молить Спасителя нашего, да примет Он ее, за ее любовь и доброту к ближним, в свои небесные обители, и да сподобит Он, Милосердный, услышать ей такой Его радостный голос: «Ты, добрая раба, верно служившая Мне, ты, всю жизнь свою странствовавшая по мрачным казематам, войди же теперь в светлые чертоги царские Мои и насладись неизреченной славой Отца Моего Небесного. Аминь.

* * *

Заканчиваю свои воспоминания о почившей княжне словами верного друга ее, Е. А. Вороновой:

«Мы, знавшие и любившие ее, в память ее вспоминая всё то, чем болела ее душа, постараемся сделать хоть несколько шагов по тому