Книга Консерваторы. Без либералов и революций - Эдмунд Бёрк

так, чтобы он захотел того, чего хотите вы сами, и представьте дело таким образом, чтобы, исполняя вашу волю, ему казалось, что он сам так решил. Именно в этом и заключается вся наука.

Один французский дворянин, находившийся на службе в России, когда она воевала в Финляндии, привез оттуда посох, на котором были начертаны руны. Генерал Н., большой любитель достопримечательностей, захотел его исследовать, и француз, не задумываясь, отдал ему посох. Прошло много времени, посох не возвращали, и тогда француз послал генералу записку с просьбой вернуть ему эту вещь. Снова никакого ответа, что, собственно, и есть правило, а не исключение. Владелец посоха пишет новую записку. Снова никакого ответа. Наконец, он сам отправляется к генералу, который, приняв его, говорит: «Мне очень жаль, но сейчас я не могу вам вернуть ваш посох, он у генерала С. [другого замечательного любителя редкостей], который взялся расшифровать написанное на нем».

Француз отправляется к генералу С. и встречает там его сына, молодого военного, который говорит ему: «Папа будет очень изумлен, потому что считает, что этот посох принадлежит ему».

Приезжает папа. Выслушав француза, он чрезвычайно удивлен, потому что генерал Н. отдал этот посох ему, вероятно, стремясь произвести какое-то впечатление (что, впрочем, никак нельзя было проверить). Генерал С. – сам иностранец и потому безоговорочно возвращает посох владельцу.

Русский ничего не знает досконально и не стремится ничего постичь основательно. Он очень легко добирается до определенной незначительной глубины, но потом внезапно останавливается и дальше не идет. Я посетил все школы, все гимназии, присутствовал на всех экзаменах, которые сдавали как молодые люди, так и девицы, и не встретил то, что называют талантом.

Будучи столь посредственным, русский необычайно горделив, обладает большой сноровкой разгадывать человека и еще больше способен погубить его, если решил это сделать. Самое большое преступление в его глазах – это желание быть более утонченным, чем он, и об этом иностранцу никогда не следует забывать. Для того чтобы добиться всего возможного в этой стране, надо быть добрым малым или казаться таковым. Если вы решили обходиться с ним более тонко, он приходит в негодование, считая, что вы посягаете на него, и не преминет обесславить вас или как-нибудь навредить. В чужих краях вы можете посмеяться над ним, но в его стране лучше оставить его в покое и не слишком обнаруживать перед ним свой ум.

Вместо послесловия

Николай Бердяев

Новое Средневековье. Размышление о судьбе России и Европы

(Фрагменты)

В истории, как и в природе, существуют ритм, ритмическая смена эпох и периодов, смена типов культуры, приливы и отливы, подъемы и спуски. Ритмичность и периодичность свойственны всякой жизни. Говорят об органических и критических эпохах, об эпохах ночных и дневных, сакральных и секулярных.

Нам суждено жить в историческое время смены эпох. Старый мир новой истории (он-то, именующий себя все еще по старой привычке «новым», состарился и одряхлел) кончается и разлагается, и нарождается неведомый еще новый мир. И замечательно, что этот конец старого мира и нарождение нового одним представляется «революцией», другим же представляется «реакцией». «Революционность» и «реакционность» так сейчас перепутались, что потерялась всякая отчетливость в употреблении этих терминов.

Духовные начала новой истории изжиты, духовные силы ее истощены. Рациональный день новой истории кончается, солнце его заходит, наступают сумерки, мы приближаемся к ночи. Все категории пережитого уже солнечного дня непригодны для того, чтобы разобраться в событиях и явлениях нашего вечернего исторического часа. По всем признакам мы выступили из дневной исторической эпохи и вступили в эпоху ночную. Это чувствуют наиболее чуткие люди.

День истории перед сменой ночью всегда кончается великими потрясениями и катастрофами, он не уходит мирно. Закат исторического дня античного мира сопровождался и большими потрясениями, и катастрофами, он давал чувство безвозвратной гибели. Начало новой эпохи сопровождается варваризацией. В исторический космос, образованный античной цивилизацией, ворвались хаотические силы.

Мы живем в эпоху, аналогичную эпохе гибели античного мира. Тогда был закат культуры, несоизмеримо более высокой, чем культура Нового времени, чем цивилизация XIX века. Новым средневековьем я называл ритмическую смену эпох, переход от рационализма новой истории к иррационализму или сверхнационализму средневекового типа.

Пусть просветителям новой истории это представляется мракобесием. Меня это мало беспокоит. Я думаю, что сами эти просветители – люди в высшей степени «отсталые», что образ мыслей их совершенно «реакционный» и целиком принадлежит отживающей эпохе. Все термины, все слова, все понятия должны употребляться в каком-то новом, более углубленном, более онтологическом смысле. Скоро неловко, невозможно уже будет употреблять слова, применяя к ним старые квалификации «прогрессивности» или «реакционности». Скоро слова получат свой подлинный онтологический смысл. Скоро для всех будет поставлен вопрос о том, «прогрессивен» ли «прогресс» и не был ли он часто довольно мрачной «реакцией», реакцией против смысла мира, против подлинных основ жизни. Условимся в употреблении слов, чтобы избежать совершенно лишних и праздных споров о словах.

* * *

Русские люди очень любят обсуждать вопрос о том, реакционно ли что-либо или нет. Им даже это представляется главной задачей всякой критики. Это есть старинный обычай русской мыслящей интеллигенции. Можно было надеяться, что революция отучит от этой дурной привычки. Но нет, и до сих пор у нас ведут бесконечные и нудные споры о том, что реакционно и что прогрессивно, как будто не перевернулось все в мире вверх ногами, как будто бы старые интеллигентские критерии сохранили еще хоть какой-либо смысл. Попробуйте применить к эпохам всемирной истории ваши критерии реакционности или революционности, правости или левости. Тогда понятна станет вся смехотворность этих критериев, весь жалкий провинциализм мысли, протекающей в этих категориях. В эпоху падения античного мира и явления христианства «реакционно» было отстаивать начала античного просвещения и античной цивилизации и в высшей степени «прогрессивно» и даже «революционно» было отстаивать те духовные начала, которые потом восторжествовали в средневековой культуре. Творческое движение вперед, революция духа того времени вели к «мраку средневековья». Не последние граждане, не последние писатели и философы античного мира, а отцы и учителя Церкви были людьми подлинного движения духа.

В эпоху Ренессанса, на заре новой истории возврат к античности, к древним началам культуры был творческим движением вперед. Ж. де Местр, романтическое движение начала XIX века были реакцией против французской революции и просвещения XVIII века, но это было творческим движением вперед, оплодотворившим всю мысль последующего века.

Можно было бы сказать, что «реакционным» является возврат к недавнему прошлому, к тому строю мыслей и строю жизни, которые господствовали до начала революции, переворота и кризиса.