Книга Чужой среди своих - Василий Сергеевич Панфилов

обклеивают стены вместо обоев! Потому что обоев нет в продаже, а облигаций — завались! Старые, довоенные, ценятся на уровне фантиков от конфет, а скорее и того меньше, дети ими «в магазин» играют, и если потеряли и порвали, никто особо и не расстраивается.

А те, что поновей, некоторыми ценится… невысоко, но всё же! Ну ничему жизнь людей не учит…

Но — принудительно дают. Говорят, сейчас лучше стало, а раньше, если зарплата превышала какой-то минимум, то большую часть заработанного отдавали облигациями, и попробуй только не возьми!

Ненавижу[23]! Всего ничего здесь, а уже ненавижу! Вечный дефицит всего и вся! Плановый! На кой чёрт все это тонно-кубометры чугуна и стали, если не можете обеспечить население элементарным?!

Что вы предлагаете жрать? Бравурные сводки из газет о выплавках чугуна в квартале, на сколько-то там процентов больше, чем во Франции, США и прочих капиталистических странах?

Здесь, в Посёлке, чуть ли не половину продовольствия люди добывают сами! Это как?

Не для того, чтобы удовольствие получить или копеечку сэкономить, хотя и не без этого… Но в первую очередь потому, что иначе жрать будешь только разваливающиеся серые макароны и пшёнку с консервами!

По мне, если люди после работы вынуждены идти в лес или на реку, чтобы добыть себе еды и дров, то это не Государство, а чёрт те что! Аппарат принуждения имеется, шаблон «Не спрашивай, что страна может сделать для тебя, спроси, что ты можешь сделать для своей страны[24]», в наличии, а обратной связи нет!

А на кой чёрт нужно Государство, в котором де-юре — граждане, а де-факто — подданные, изначально трактуются как должники? Родиться не успел, а уже должен, в то время как само Государство отделывается расплывчатыми фразами…

… и я не помню, было ли у нас вообще — иначе?!

ВПК вместо еды и товаров народного потребления? Безопасность страны? Серьёзно?

Спасибо, товарищи из ЦК, за счастливое детство! Все эти бессмысленные десятки тысяч танков и прочего железа, когда не можете накормить страну, это…

Нет, не понимаю! В ЦК что, дебилы сидят, до сих пор мыслящие по шаблонам Второй Мировой?

В моей голове не укладывается, на кой чёрт вообще нужна эта огромная механизированная орда при наличии ядерного и ракетного оружия!

Военные что, всерьёз думают, что в случае ядерного конфликта они двинут танковые армады через пустоши, фонящие радиацией? Что они успеют мобилизовать людей, привести в порядок стоящую в кадрированных полках «раздетую» технику, и, силами вчерашних сельских комбайнёров, строителей и слесарей, севших за рычаги «мобилизационных» танков, победить в ядерной войне?

Понятно, какое-то количество танков необходимо… Ну так оставьте несколько сот, пусть даже тысячу на случай каких-то конфликтов! Но пусть они будут самыми современными, напичканными электроникой, а не этим мобилизационным убожеством.

Огромные расходы на ВПК, огромная призывная армия, занимающаяся чёрт знает чем, огромные траты на развивающиеся страны, на чёрт те каких нахлебников и едва ли не племенных вождей, научившихся выговаривать слово «социализм»!

А нам здесь приходится заготавливать на зиму ягоды, грибы и рыбу, чтобы было что жрать… Это какой-то странный вывих нашей страны, вывих мозга политического руководства!

Нудная, монотонная работа вскоре подмела остатки моих мыслей в голове, и осталось только глухое, непреходящее раздражение, боль в суставах и мышцах, зудящая кожа и ягоды, на которые уже не могу смотреть…

Надавило на мочевой пузырь, и, потерпев некоторое время, я встал, оставив полупустую корзину на траве. Приставив руку ко лбу, вгляделся в сторону базы.

— Далековато… — постановил я, со стоном выгибаясь в пояснице, — можно заодно отнести корзину, но эта детвора… Выскочат опять откуда-нибудь казаки-разбойники малолетние, и что, мне хозяйство с бьющей оттуда струёй в кулаке зажимать, чтобы перед детьми не светить? Нет уж, одного раза хватило!

Отливать, просто отвернувшись от баб, мне не позволила стыдливость, обострившаяся от попадания в тело подростка. Да и шуточки потом будут, если заметят… А они заметят!

— Не то чтобы эти шутки меня задевают, — бормочу на ходу, направляясь к густым кустам неподалёку, — но они ж тупые! И раз за разом… одно и тоже будут долбить! Но им смешно, да…

Покосившись на деваху метрах в двадцати от меня, стоящую жопой к кустам, встал к ней полубоком, и, наспех сорвав довольно-таки большую ветку, начал расстёгивать ширинку.

— Зараза… да чтоб вас, тварей кровососущих! Не дотерплю ведь до дома… Чёрт…

Наконец, расстегнув штаны и встав должным образом, я в одной руке зажал хозяйство, в другой ветку, и, чувствуя удовольствие сродни сексуальному, начал сливать жидкость из переполненных баков.

— Да чтоб вас… — комары и мошка, слетевшиеся на тёпленькое и свеженькое, и, кажется, успевающие грызться между собой за кусок моего мяса и литры крови, вынудили начать размахивать веткой со скоростью вентилятора, и одновременно (непроизвольно!) совершать бёдрами и корпусом весьма странные телодвижения. Со стороны посмотреть… хотя нет, лучше не надо!

Девичий визг прервал это занятие, и я непроизвольно дёрнулся, сгибая корпус в сторону, противоположную визгу, а голову — навстречу.

— Вот ду… — начал было я, возмущённый бабскими дуростями…

… и увидел несущегося на меня медведя с оскаленной пастью. Миг…

… и пространство заполнилось мохнатой башкой с жёлтыми нечищеными зубами… и густым, тяжёлым звериным запахом.

Не думая ни о чём, я машинально хлестнул его по глазам веткой, одновременно, как тореадор, отступая в сторону и вжимаясь в спружинившие ветки кустарника, отбросившие меня назад.

Сердце замерло на миг… и я приготовился умирать. Шансов — ноль…

А медведь, ошарашенный, отпрянул назад, прижав уши к голове и прижав жопу к земле.

«— С расстёгнутой ширинкой найдут…» — мелькает в голове, и от этого неминуемая смерть кажется такой унизительной…

… что почти тотчас я заорал и шагнул ему навстречу, хлеща веткой по морде. Раз, и ещё…

… а третьего раза не получилось — медведь, развернувшись на месте, моментально навалил огромную зловонную кучу и побежал тяжёлым галопом прочь, высоко подкидывая толстый зад и на бегу роняя дерьмо.

Буквально несколько секунд, и он треском скрылся в подлеске, пропав из вида.

— С-с… — выдавил я из себя, и, прислонившись лбом к стволу тонкого деревца, мгновенно ослаб, — Вот это…

Мысли застопорились напрочь, и ничего цензурного или хотя бы членораздельного в моей голове не осталось.

— А… — вспомнил я, — дописать надо…

Сосредоточенно доделал свои дела, странным образом обретая совершенно ледяное спокойствие.

— Миша-а… — Мишенька! — мать неловко бежит ко мне, выставив перед собой пустое лукошко, из которого сыплются на землю ягоды. За ней, чуть поотстав,