Книга Знак Зевса - Анатолий Гаврилович Ильяхов

отведённое им место в напольной картине. Мозаика изображала двух воинов, грека и фракийца, настолько реально, что, казалось, чувствовалось их сдавленное дыхание, физическое напряжение, с каким они сошлись в смертельной схватке. Никто из воинов пощады не ожидал! Царь был восхищён.

– Как зовут тебя? – Филипп привлёк внимание мастера, занятого своим делом, тронув за плечо.

– Диофан я, из Самоса.

– Мне нравится твоя работа, «Любящий бога» (Дио-фан). – продолжал восхищаться Филипп. – Но скажи, почему в твоей картине преимущество красного и чёрного цветов? Разве нет иных красок: синего, зелёного или жёлтого?

– Мой господин, я благодарен за внимание, проявленное к моему творению. Но ты задаешь вопрос, на который ответить не просто. У меня особое отношение к цвету: красный цвет – атрибут яростного бога войны Ареса, для которого нет ничего приятнее сражений, губительной вражды и смертоубийства. Здесь изображена схватка двух мужественных воинов, но один умрёт. Таковы законы войны! В таком случае уместен чёрный цвет – символ смерти. Остальные цвета лишь дополняют или обедняют палитру художника.

Филипп остался доволен.

– Диофан, закончишь эту картину, будь моим гостем в Пелле. Твоим замечательным рукам я дам работу, о которой мечтают многие греческие художники. В царском дворце будет много простора для твоего творчества. Согласен? Я хорошо плачу!

– Я подумаю, царь, – с достоинством ответил Диофан и отвернулся от царя к своей работе.

Приближённых царя встретили молодые женщины. Рабыни, стройные телом, лицом красивые, помогли снять дорожные одежды и обувь. Совершили омовение рук и ног, поливая водой из кувшинов. Повели в баню, где их купали, уставшие тела натирали ароматным оливковым маслом, скребли костяным стригалем масло, вобравшее в себя крепкий мужской пот и дорожную пыль; обтирали мягкими тканями.

Вечерняя трапеза

Пока свита приводила себя в порядок, две юные девушки – дочери домоправителя, взяли Филиппа под руки и провели в отдельное помещение, оказавшееся супружеской баней; успели подготовить для дорогого гостя. Его ожидали две дубовые кади – одна, поменьше, с холодной водой, а другая – с нагретой. Царь разоблачился. Девушки, немного смущаясь, стали поливать тело водой, скоблили и растирали губкой, радуя Филиппа прикосновениями нежных рук. После купания высушили сухими тёплыми тканями, набрали на ладошки чистый елей, втирали в кожу, трепетно ощущая упругую плоть молодого сильного самца. Затем накинули хитон тонкой персидской ткани, сверху – мягкую, приятную на ощупь шкуру белого горного барана: получилось нечто, похожее на царскую мантию. Посвежевшего и оттаявшего в усердных девичьих руках царя отвели в спальню, на пути к которой он с удовольствием обнимал их гибкие станы, испытывал крепость юных грудей.

Постель стелила молодая рабыня, смуглая фракиянка с грудой чёрных как смоль волос, небольшого росточка, крепкая телом. Было бы желание гостя, она останется до утра – греть постель. Но если он намекнёт хозяину, что ему предпочтительней иметь под боком тех самых девушек, возражений не будет – таков закон эллинского гостеприимства, ибо каждый путник – гость от Зевса, и редко кто осмеливался нарушить такое правило.

Леоннат, обычно следивший за тем, что ест и пьет Филипп в гостях, прошёл на кухню распорядиться едой и напитками по вкусу царя. Просторная кухня имела несколько жарочных очагов, на них по котлу. Котёл в доме эллина являл собой не только утварь для приготовления пищи, но и культовое вместилище благополучия дома, основу семейного существования, и по этой причине всё, что связано с котлом, любые действия с ним и вокруг него являлось священнодействием. Если котел на очаге, готовится пища – есть жизнь в доме. В Греции существовал особый день, он назывался «День котлов», когда к семейному очагу призывали добрых домашних духов, где для них заготавливалась каша из травы асфодели. Праздник заканчивался на третий день, когда глава семьи громко стучал по пустому котелку, призывая тени предков возвращаться назад, к себе в подземное царство – чтобы не мешали жить живым…

Когда Леоннат появился на кухне, мальчишка-раб подкладывал сухие поленья в один из очагов. На треноге над открытым огнём в большом бронзовом котле булькало пахучее варево. В нишах по стенам припасённые продукты: соль в мешочках, оливки в кадочках, круги сыра, квашеная капуста, орехи. На крючьях пучки зелени и овощей, связки вяленой рыбы. Свежеразделанное мясо лежало на досках в кровяных подтёках. Леоннат расспросил повара, чем он собирается потчевать гостей, удовлетворившись ответом, тотчас вышел.

* * *

Царь и гости, одетые в чистые эксомиды, полуоткрытые туники, собрались в обеденном зале за столами. В отличие от греков, трапезничающих на ложах, здесь были столы со стульями – дроносы, по македонскому обычаю. Рабы разливали по чашам тёплую калду – слегка подслащённое вино с водой, проверенное предками средство, восстанавливающее силы. Каждый участник отлил несколько капель на алтарь – богам Олимпа, после чего приступили к трапезе.

Хозяин дома и гости в начале застолья увенчали свои головы цветочными венками, как принято у эллинов. Распорядителя застолья, симпосиарха, выбирать не приходилось – кому быть, как не Фрасилу, хозяину дома! Он решительными действиями сразу показал участникам, что попали они не на званый ужин, а на дружеский, почти семейный обед. На таком симпосии невозможно более именитому вельможе с пренебрежением взирать на менее состоятельных гостей. Для симпосиарха все гости за общей трапезой равны в своих правах, без особых привилегий. Все считались друзьями царя и гостями Фрасила.

Поднялся Фрасил с чашей в руке, его пронзительные чёрные глаза блестели, побледневшее лицо выдавало волнение. Обведя взглядом гостей, остановился на царе, который потянулся к блюду с жареной свининой.

– Я счастлив принимать в своём доме нашего царя Филиппа, моего давнего друга, и его гетайров, среди которых вижу своих товарищей. Мой первый тост за Филиппа!

Все зашумели, поддерживая Фрасила, встали – царь остался на месте, – выпили до дна. Пили вино, не разбавляя водой. Но, главное, за столом были не чудесное вино и даже не обильная еда, а мужские разговоры о пережитых боевых днях, сражениях и победах, потерях друзей.

Македонское застолье отличалось от греческого невоздержанностью в еде и приверженностью к вину. Филипп, благодушно настроенный после бани и очищения тела, приятно и свободно дышавшего, отметил про себя, что Фрасил старается подать на стол всё, чем богат, хотя избытка в доме он не заметил. Зато недостаток изысканных блюд и напитков с лихвой компенсировался душевным радушием и запасами хорошего вина.

Подали легкие закуски: различные сыры и оливки, солёную рыбу – чтобы взыгрался аппетит. За ними, прибрав разорённые столы, в чашках принесли суп – наваристую жидкость с