Книга Разноцветные дни - Николай Николаевич Красильников

удачи тебе! — пожелал я.

Лет тридцать назад мне тоже приходилось ловить, завязав концы майки, под скользкими голышами сомиков.

Сначала я радовался, а потом грустил.

«Ну почему сомики маленькие! Где же такие, как на картинках в книжках?» — досадовал я.

А отец подсмеивался:

— Лови, лови! Может, и поймаешь…

И я каждый день бегал на реку.

И однажды, поймав сомиков, решил пустить их в аквариум: «Буду ухаживать. Должны же они вырасти в огромных сомов. Вот тогда удивятся родители!»

Но сомики через несколько дней всплыли вверх брюхом. Наверное, я их кормил неправильно.

Только став взрослым я понял, что туркестанские сомики — так их называют в научных справочниках — не бывают крупными. С ладонь, а то чуть больше.

А те огромные сомы, о которых я мечтал, водятся в Сырдарье и Амударье.

Но я мальчишке-рыболову ничего не стал об этом говорить. У человека должна быть мечта, а разрушать ее негоже.

Чайки-рыбоводы

Поселок наш новый, целинный. И вырос он прямо в Голодной степи. Назвали его Первомайский. В честь весеннего праздника мира и труда.

От нашего дома метрах в двухстах строители вырыли огромный котлован. Взрослые говорили — под котельную. Правда, котельную выстроили в другом месте, а возле котлована пробурили скважину. Вскоре хлынула вода и заполнила огромную яму.

Теперь каждое лето мы, мальчишки, купались в этой яме. Хорошо, прохладно! И палящее солнце не страшно…

Прошло два-три года. Кто-то на берегу водоема посадил саженцы тала. Принялись, зазеленели. Невесть откуда поднялись и тростники. Зашумели на жарком ветру.

Как-то летним утром прихожу искупаться на пруд и… глазам своим не верю!

Славка-сосед сидит на берегу и удочку в руке держит.

— Ты что здесь делаешь? — спрашиваю.

— Красноперок ловлю, — отвечает Славка.

— Да ну! — удивился я. — Откуда здесь рыбе взяться?

— А вот смотри!

И правда возле берега на кукане плавают две рыбешки. Серебристые, с розовыми плавниками. Размером с добрую ладонь.

Вот это да!

А вечером я поделился с отцом своим удивлением: откуда могли появиться в пруду рыбы? Ведь туда никто не пускал мальков. Не могли же они свалиться с неба!

— И правда, откуда? — улыбнулся отец и спросил уже серьезнее: — А ты видел над прудом чаек? Тех, что залетают к нам с Сырдарьи.

— Ну видел, — кивнул я головой. — Только при чем тут чайки?

— А при том, — сказал отец. — Это они, наверное, занесли в наш пруд весной рыбью икру… Больше некому. Так что благодарите чаек-рыбоводов.

Я заторопился в сарай. Мастерить себе удочку.

Утром, как только поймаю рыбешку, непременно угощу ею первую залетную чайку.

Ведь они не боятся нас. Подлетают близко-близко…

Любители подледного лова

В субботние и воскресные дни на реке Кинешемке уйма народу — любителей подледного лова.

Летит невесомый снежок, пощипывает колкий морозец… Только рыболовам словно нипочем непогода. Одержимые!

Застыли Дедами Морозами над своими лунками. В теплых рукавицах подергивают удочки. А случится удача — радости нет предела. Особенно когда вытащат порядочных размеров окуня. А выловленные ерши и окуньки, лежащие тут же на снегу, отливают серебром и перламутром, словно нутро ракушек. С их красотой сравнится разве что дивный хрусталь да летняя радуга!

Дом старого часовщика Ивана Лукича на берегу Кинешемки. Нет в округе более заядлого рыболова. По воскресным дням его только и найдешь на реке. Сидит возле лунки, а рядышком два пушистых кота трутся о его валенки, мурлычут. Тоже… рыбачат! Не сводят своих масляных глаз с удочки. Когда ночуют, что там на крючок что-то попалось, скребут когтями за полы тулупа: «Мя-у-ур! Мя-у-ур! Да тяни ты, хозяин, скорее!»

Случается, сорвется с крючка трофей, рассердится Иван Лукич с досады на котов:

— Цыц, непутевые!

Разбегутся усатые «болельщики» по сторонам, не поняв в чем дело… Однако скоро, как ни в чем не бывало — до обиды ли тут! — снова трутся о валенки.

Крупную рыбу Иван Лукич кладет в пластмассовое ведерко, а мелкую — котам… То-то радости усатым! Едят рыбу с обоих боков, урча от удовольствия. И главное, не ссорятся из-за добычи. Знают, что хозяин не помилует их за это.

Так и рыбачат старый часовщик и его четвероногие друзья. Правда, «друзьями» приблудные коты стали недавно — месяца два назад, когда Иван Лукич в зимний сезон впервые отправился на рыбалку. С того памятного дня коты так и ждут долгожданного воскресенья.

Только Иван Лукич выйдет на крыльцо со своим рыболовным снаряжением, а они тут как тут. Тянутся следом. Даже соседи добродушно стали подшучивать:

— Чай, Лукич снова на рыбалку собрался… Коты на крыльце.

Да и рыболовы не без юмора «подкалывали»:

— Смотри, Лукич, вместо окунька кота не зацепи!

— Не зацеплю! Лишь бы прифартило, — отвечал старый часовщик без обиды.

А однажды Иван Лукич заболел. Крепко простудился. Его увезли в больницу.

Три недели коты караулили своего кормильца возле крыльца. А не дождавшись, бегали к заветной, давным-давно заметенной снегом лунке. Другие рыболовы пробовали угощать их рыбешкой. Но коты отказывались от угощения. Гордые! Оставались верными своему хозяину.

Зато сколько было кошачьей радости, когда Иван Лукич выздоровевший вернулся домой!

Коты ни на шаг не отходили от старого часовщика. Но истинная радость к ним пришла тогда, когда Иван Лукич со своим ящичком и рыболовными принадлежностями снова улыбающийся появился на крыльце.

ТРИ ПОРТРЕТА

ПАМЯТНЫЕ УРОКИ

I

Не помню уже точно, когда впервые попалась мне в руки эта книга в твердом темно-синем переплете. Называлась она «Звезды над Самаркандом». Сверху значилось: Сергей Бородин.

«Темна, тепла самаркандская ночь. Листва ночного сада черна. Тьма под деревьями подобна спекшейся крови. Над мраком сада сияет серебряное небо, и тонкая струя ручья отсвечивает в ответ небесным светилам, постукивая камушками дна, словно перебирая перламутровые зерна нескончаемых четок».

Первые строки меня сразу околдовали. Своей музыкальной напевностью и еще чем-то непонятным. Книга захватила и из двадцатого века перенесла в средневековую эпоху с ее дымными кочевыми кострами, ремесленниками и храбрыми воинами во главе с грозным и непобедимым Тимуром. Трудно было оторваться от романа и, когда на следующий день была перевернута последняя страница, я еще долго ходил под впечатлением прочитанного.

Потом были другие добрые знакомства с книгами Сергея Петровича Бородина. С более ранними — «Египтянин», «Мастер птиц» и с поистине классическим произведением «Дмитрий Донской».

Помнится, отец читал этот роман вслух. Тогда в доме еще не было электричества, и мы — мама, братишка и я, — рассевшись вокруг керосиновой лампы, не отрываясь, слушали. Таким образом, книги Сергея Петровича Бородина заняли на полке среди моих