Книга Словно мы злодеи - М. Л. Рио

нелепый, и произнес он его так до смешного обыденно, что мне пришлось стиснуть зубы, чтобы подавить истерический смех. Мои однокурсники зашевелились, поворачиваясь друг к другу, спиной к воде. Лица у них были ровные, бесстрастные, паника, минуту назад охватившая всех, ушла. Теперь не было смысла суетиться. Спешить. Я не мог не гадать, какое у меня самого лицо, такое же сдержанное? Может, я оказался лучшим актером, чем всегда себя считал, и никто не заподозрил, что в глотке у меня бьется какой-то больной беззвучный смех?

Филиппа: Нам нужно решить, что сказать полиции. Что случилось.

Александр: С ним? Кто же знает. Я даже не знаю, где сам полночи был.

Мередит: Так говорить нельзя. Тут покойник, а ты не знаешь, где был?

Я: Господи, ну не один же из нас это сделал.

Филиппа: Нет, конечно, нет…

Я: Он напился. Напился так, что дороги не разбирал, и ломанулся в лес.

Рен: Нас спросят, почему никто за ним не пошел.

Александр: Потому что он сраный псих, склонный к насилию, и через двор тебя швырнул?

Мередит: Идиот, ей нельзя об этом говорить – это похоже на мотив.

Джеймс: Тогда тебе тоже лучше не говорить, где ты была.

Он говорил так тихо, что я его едва услышал. Смотрел на ненакрашенную Мередит с лицом белым и неподвижным, как гипсовая маска.

– Извини, – сказала она, – а какой у меня мотив убивать своего парня?

– Ну, я из прошлой ночи помню, как твой парень при всех обозвал тебя шлюхой, а ты бросилась наверх, потрахаться в отместку с Оливером. Или я что-то пропустил?

Он перевел взгляд на меня, и я снова ощутил прежнюю боль в груди, словно он схватил невидимый кинжал и провернул его у меня между ребрами.

– Слушай, он прав, – сказала Филиппа, прежде чем Мередит смогла возразить. – Мы не знаем, что случилось с Ричардом, но никакого смысла нет все себе усложнять. Меньше скажем, быстрее пройдет.

– Согласен, но драку в кухне не обойдешь, там полшколы было, – сказал Александр, потом показал на Мередит, на меня. – И кто-то видел, как эти двое недоумков обжимались на лестнице.

– Он пьяный был, – отрезала Мередит. – Пьянее тебя, а ты сам не знаешь, где был.

Филиппа перебила их:

– Мы все выпили, так что, если не хотите отвечать на какой-то вопрос, говорите, что не помните.

– А остальное? – спросил Джеймс.

– Ты о чем? – спросила Рен. – Что остальное?

– Ну, знаешь. То, что до.

Филиппа, как всегда, поняла быстрее всех.

– Ни слова о Хэллоуине, – сказала она. – И о сцене убийства или о чем угодно еще.

– Так что, – спросил Александр, – до вчерашнего вечера все было просто прекрасно?

Лицо Филиппы совершенно ничего не выражало, я так и представил, как она сидит напротив какого-нибудь полицейского-новичка, с прямой спиной, сомкнув коленки, готовая ответить на любой вопрос, которым он ее озадачит.

– Да, именно, – сказала она. – До вчерашнего вечера все было хорошо.

Рен пошаркала носком ботинка по мосткам, глядя в сторону, чтобы ни с кем не встретиться глазами.

– А сегодня утром? – очень робко спросила она.

– Здесь никто не бывает, кроме нас семерых, – ответил Александр. – Скажем, что просто его нашли.

– А что мы делали до того? – спросил я.

– Спали, – ответила Мередит. – Еще даже солнце не встало.

Но пока она говорила, между деревьями эхом отозвалась пронзительная птичья трель, и мы поняли: осталось недолго. Я глянул вдоль мостков туда, где неподвижно лежал на воде Ричард; я никак не мог отделаться от мыслей о бедном воробье Гамлета. Все дело в готовности.

Александр сказал примерно то же, но выразился попроще:

– Сколько сейчас? Он точно… всё? Мы уверены?

– Нет, – ответила Филиппа. – Но прежде, чем вызывать полицию, надо убедиться.

Снова повисла тишина, и так затянулась, что страх, который мы ненадолго забыли, подполз обратно.

– Я пойду, – сказала Мередит.

Она пальцами зачесала волосы назад, потом опустила руки. Я тысячу раз видел, как она это делает: отводит волосы с лица, собирается и шагает в пятно света. Но смотреть, как она исчезнет в ледяной воде, – этого я вынести не мог.

– Нет, – сказал я. – Я пойду.

Все посмотрели на меня, как будто я спятил, все, кроме Мередит. В ее лице промелькнуло что-то вроде отчаянной благодарности, так быстро, что я едва заметил.

– Хорошо, – сказала она. – Иди.

Я кивнул, больше себе самому. Заговорил я, думая только о ней, а не о том, что мне придется вместо нее сделать. Остальные расступились, оставив для меня узкий проход к концу мостков. Я пару секунд стоял, оцепенев, без движения, потом сделал шаг вперед. Три шага – и все они остались у меня за спиной. Я помедлил, нагнулся, чтобы разуться. Еще три шага. Расстегнул куртку, сбросил ее на мостки, через голову стянул футболку. Холодный воздух обжег мою голую кожу, по голове, по спине, по рукам и ногам побежали мурашки, каждый волосок на теле встал дыбом. Еще три шага.

Озеро никогда не казалось таким огромным, таким темным и таким глубоким. Ричард почти ушел под воду, как упавшая статуя, на поверхность выступали только мраморные части: три полусогнутых пальца, изгиб ключицы, чувственный поворот шеи. Страдание, высеченное в камне. Его кожу покрывала тонкая алая пленка, слишком яркая, слишком броская для этого места, исполненного в туманных серых и вечно-зеленых тонах. Страх безжалостной хваткой сдавил мое сердце, стиснул его в маленький твердый комок вроде вишневой косточки.

Я смотрел на Ричарда, пока не подумал, что у меня застынет кровь, если я не пошевелюсь. Оглянулся на остальных, сказать, что не могу – не могу подойти ближе, не могу прыгнуть в черную воду, не могу щупать его изломанное горло, ища пульс. Но увидел, как они сбились в кучку, словно пятеро детишек, боящихся темноты, как смотрят на меня, ждут какого-то успокоения, – и мой собственный страх показался мне эгоистичным.

Я задержал дыхание, закрыл глаза и шагнул с мостков.

Сцена 2

Два часа спустя я все еще не мог унять дрожь. Мы сидели рядком вдоль стены в коридоре третьего этажа, где было очень даже тепло. Мне дали одеяло и сухие джинсы, но не дали принять душ. Еще хуже неотвязного холода было ощущение, что озерная вода и кровь Ричарда впитались в мою кожу, жгут и разъедают каждый дюйм моего тела. Филиппа, сидящая слева, настолько близко, что делалось не по себе, не глядя положила руку мне на запястье изнутри – так легко, что я ее едва