Книга Кровавое приданое - С. Т. Гибсон

раздумий. Атаковать без подготовки было не в ее духе. Она предпочитала тщательно, тихо все спланировать, подобно пауку, который целыми днями плел паутину лишь для того, чтобы заманить в нее идеальную муху.

– У нас нет выбора, – взмолилась я. – Он отвлекся. Возможно, у нас больше не будет такого шанса.

Алексей переводил взгляд с меня на нее и покусывал губу. Он всегда так делал, когда нервничал.

– Но, Констанс… Он ведь правда любит нас, по-своему. Неправильно просто… – Алексей с трудом сглотнул, качая головой. – Он любит нас. Я знаю.

Его слова вывели Магдалену из раздумий. Она обняла Алексея за плечи и устремила на него жесткий, проницательный взгляд, который я отчетливо помню даже спустя столько лет.

– Было бы легче, ненавидь он нас, – сказала она. – Но его любовь чудовищна. Если мы позволим ему любить нас и дальше, эта любовь нас убьет. Этим он и опасен.

Каждое слово камнем ложилось мне на грудь, давя все сильнее и сильнее, но я знала, что она права. Знала это очень давно, но слишком охотно позволяла водить себя за нос, словно ягненка, вместо того чтобы что-то предпринять, и теперь мы все пожинали плоды этого.

Алексей со слезами на глазах кивнул. Я убрала с его лба золотистый локон и поцеловала в висок.

– Я подготовлю спальню, – сказала я, и в животе змеей свернулось предвкушение. – Сможете заманить его туда?

Магдалена усмехнулась. В ее голосе не было слышно веселья.

– С этим никогда проблем не возникало.

Не понимаю, как Алексей и Магдалена отвлекли тебя от работы, но они всегда знали, как привлечь твое внимание. Было глупо заниматься любовью, пока у ворот потрясали оружием смертные, но ты потерял голову от высокомерия и похоти. Думаю, ты действительно верил, что нам ничто не угрожало. Ты был слишком убежден в собственной несокрушимости. Интересно, сколько восстаний ты повидал в свое время, сколько раз давил под своей пятой крестьян, когда они осмеливались бунтовать против твоих бессмысленных убийств.

Я ждала тебя вся в белом – невеста, готовая как никогда принять тебя в свои объятия. На мне была старая ночная рубашка в викторианском стиле, с бледно-розовой лентой, продетой через манжеты, и высоким кружевным воротником. Ткань облегала изгибы моего тела и в слабом свете настенных канделябров казалась почти прозрачной. Я вытянулась на кровати, мои распущенные волосы красным водопадом ниспадали до талии.

Когда ты открыл дверь, Магдалена прижималась к тебе, а Алексей покусывал тебя за ухо, но, увидев меня, ты резко остановился. У тебя перехватило дыхание, зрачки расширились от желания. Даже спустя сотни лет и бесчисленное множество других любовников я все еще могла лишить тебя дара речи, показавшись в правильном свете и изобразив на лице покорность.

– Моя жена, – сказал ты, взяв мое лицо в ладони и приподняв мой подбородок под углом, который тебе так нравился. Больше всего я нравилась тебе, когда была похожа на картину маслом: в идеальной позе и не издающая ни звука.

– Твоя, – послушно повторила я, горячо дыша тебе в губы. Я гадала, чувствуешь ли ты, как быстро бьется у меня под кожей сердце, чувствуешь ли исходящий от меня страх, ужас зверя, почуявшего охотников. Я никогда в жизни не испытывала ни такого ужаса, ни такого восторга.

Мне потребовалось слишком много времени, чтобы прийти в себя и дать отпор, но теперь, оказавшись здесь рядом с тобой, я намеревалась наверстать упущенное.

Мы потянули тебя на кровать, Магдалена мило мяукала, а Алексей посасывал твой мизинец. Я все целовала тебя, прижимая к подушкам с силой, которая удивляла даже меня саму. Целовала так же, как ты кусал меня много лет назад: безжалостно, заставляя задыхаться. Я сжимала тебя бедрами и целовала, как будто пыталась за что-то отомстить, как будто никогда больше тебя не поцелую. Я вложила в этот поцелуй всю любовь и ненависть, которые столько лет переполняли мою душу.

Затем я перевела взгляд на Магдалену и Алексея, подавая этим сигнал, пока ты все еще лежал подо мной, лихорадочно шепча приятные глупости.

Они прижали тебя к постели, удерживая каждый за одно плечо. Сначала ты рассмеялся, подумав, что мы с тобой играем, но потом улыбка сползла с твоего лица. Ты попытался вырваться из их хватки, но Алексей и Магдалена навалились на тебя всем телом, уже покрываясь потом.

Ты был один, а их двое, но ты был намного старше и сильнее. Следовало поторопиться. Я полезла под кровать и достала оттуда припрятанный мной ранее запретный предмет, тяжелый, как само предательство. Выломанную из лестничных перил гнилую балясину, заостренную с одного конца. Она была достаточно тяжелой, чтобы забить ей до смерти. Или проткнуть его насквозь.

При виде нее ты побледнел. По твоему лицу пробежала волна неподдельного ужаса. Но вот верх взял гнев, и ты оскалил на меня зубы.

– Я же говорил тебе держаться подальше от моих комнат! Что за ерунда взбрела тебе в голову на этот раз? Если умру я, то и вы все тоже.

Это был блеф обреченного человека.

У меня в груди начинала бурлить сила. Так вот каково это – держать в своих руках жизнь любимого человека.

– Нет, не умрем, – сказал я. – Об этом я тоже читала.

Мои слова немного смягчили твою ярость, и я увидела, как на твоем лице промелькнула тень уязвимости.

– Констанца, – произнес ты умоляюще, с той же дикой хрипотцой в голосе, которую я слышала, когда ты меня раздевал, с тем же отчаянным блеском в черных глазах, который я видела лишь тогда, когда ты называл меня своим сокровищем. – Я люблю тебя. Посмотри на меня, Констанца, моя драгоценность, моя жена. Я люблю тебя. Не делай этого.

На твоем лице мелькали по очереди все наши нежные минуты наедине – и как же ты был сейчас прекрасен. Отчаявшийся, уязвимый. Страх за свою жизнь придал тебе вид человека, который действительно может любить и быть любимым, человека, который сам откроет свое сердце и все свои секреты, не дожидаясь, пока ему начнут выламывать ребра. Должно быть, Магдалена тоже это увидела; она зажмурилась и отвернулась, хотя и обливалась потом, изо всех сил прижимая тебя к кровати. На лице Алексея читался лишь страх, как у ребенка, которого родители втянули в свою вражду. Я была благодарна ему: за невинность и за сильные руки.

– Констанца, – повторил ты и потянулся ко мне губами, словно хотел поцеловать. – Отложи ее, любимая. Я прощу тебя. Если ты остановишься, я все прощу, и мы никогда даже не