Книга Искусство и религия (Теоретический очерк) - Дмитрий Модестович Угринович

счет своего искусства и поэтому была близка к профессионалам. Наконец, существовали еще скоморохи „походные", или бродячие, странствующие, творчество которых не было жестко связано с ритуально-зрелищными праздничными формами (поскольку они своим творчеством постоянно зарабатывали на жизнь). По мнению А. А. Белкина, значительная часть репертуара таких скоморохов создавалась ими самими [2].

[1 Белкин А. А. Русские скоморохи, с. 165.]

[2 Белкин А. А. Русские скоморохи, с. 110-115.]

„Игрища", организуемые скоморохами, восходили к языческим праздникам и предполагали активное участие всего населения в песнях, хороводах, плясках, играх всякого рода. Содержание таких „игрищ" резко противоречило основным заповедям и нормам поведения, проповедуемым христианством. Вот почему деятели русского православия издавна осуждали и преследовали как творчество скоморохов, так и всякие народные празднества и увеселения, выходившие за рамки официальной церковной обрядности. Вот какими словами описывает „игрище" в г. Пскове в ночь на праздник рождества Иоанна Крестителя игумен Панфил (XVI в.): „Во святую ту нощь мало не весь град взмятется и взбесится, бубны и сопели, и гудением струнным, и всякими неподобными играми сотонинскими, плесканием и плясанием… женам же и девам плескание и плясание и главам их накивание, устам их неприязнь, клич и вопль, всескверные песни, бесовская угодия свершахуся, и хребтом их вихляние и ногам их скакание и топтание" [1].

[1 Цит. по.: Белкин А. А. Русские скоморохи, с. 121.]

В художественном творчестве скоморохов определенное место (особенно в XVI - XVII вв.) занимало пародирование официальных церковных и государственных норм, правил и установлений. Даже священник и монах подвергались ими осмеянию.

Смеховой мир Древней Руси включал в себя и многие литературные произведения. По мнению академика Д. С. Лихачева, уже „Моление" и „Слово" Даниила Заточника, т. е. произведения, созданные на рубеже XII и XIII вв., содержат в себе все основные особенности древнерусской смеховой традиции, и в частности такую важную ее особенность, как направленность смеха на самого смеющегося автора. „Смеющийся „валяет дурака", паясничает, играет, переодеваясь (вывертывая одежду, надевая шапку задом наперед) и изображая свои несчастья и бедствия. В скрытой и в открытой форме в этом „валянии дурака" присутствует критика существующего мира, разоблачаются существующие социальные отношения, социальная несправедливость. Поэтому в каком-то отношении „дурак" умен: он знает о мире больше, чем его современники" [2].

[2 Лихачев Д. С, Панченко А. М. „Смеховой мир" Древней Руси, с. 5.]

Народная культура Древней Руси не останавливается и перед пародированием и „вывертыванием наизнанку" и самых священных церковных обрядов и молитв. Так в „Службе кабаку" пародировалось содержание церковной службы. К примеру, если в „Часослове" говорилось: „Сподоби, господи,в вечер сей без греха сохранитися нам", то в „Службе кабаку" - „Сподоби, господи, вечер сей без побоев допьяна напитися нам" [1].

Д. С. Лихачев также предостерегает от упрощенного представления, согласно которому вся смеховая и пародийная литература на Руси носила антирелигиозный и антицерковный характер. Он указывает в этой связи на то, что люди в Древней Руси были в массе своей весьма религиозны, что большинство пародийных произведений создавалось в среде мелких клириков, причем эти произведения длительное время не запрещались и не преследовались церковью [1].

[1 Лихачев Д. С, Панченко А. М. "Смеховой мир" Древней Руси, с. 65.]

Вопрос о том, как соотносился этот смеховой мир с феодальной и церковной культурой, понимается различными советскими исследователями неоднозначно. В. Шкловский [2] и А. И. Мазаев [3] упрекают М. М. Бахтина в некоторой идеализации карнавала и карнавального смеха. В. Шкловский считает, что средневековый карнавал лишь условно, иллюзорно выводил людей за рамки существующих социальных отношений. А. И. Мазаев подчеркивает, что поведение участников карнавала „нельзя никак назвать подлинно свободным, ибо в основе его лежала заданная традицией и узаконенная обществом норма праздничных отношений" [4]. А. И. Мазаев считает, что карнавал выступал в средневековом обществе прежде всего в его компенсаторно-регуляционной функции, давая угнетенным массам своеобразную социальную разрядку, помогавшую переносить суровую реальность повседневной жизни [5]. Поэтому, по его мнению, карнавал был не только отрицанием существующего социального порядка, но и в известном смысле его утверждением.

[2 См.: Шкловский В. Тетива. М., 1970, с. 264, 271-273.

[3 См.: Мазаев А. И. Праздник как социально-художественное явление. М., 1978, с. 101-103.]

[4 Там же, с. 124.]

[5 См. там же, с. 124-125.]

[1 См.: Лихачев Д. С, Панченко А. М. „Смеховой мир" Древней Руси, с. 11-12.]

Главную причину, объясняющую это парадоксальное явление, Д. С. Лихачев видит в своеобразии средневекового смеха, обращенного прежде всего на самого смеющегося. По его мнению, древнерусские пародии не являются пародиями в современном смысле этого слова, ибо в них пародируется не содержание или стиль тех или иных произведений (в том числе и церковных), а все существующие, установленные, упорядоченные формы культуры, в том числе и молитвы, церковные службы и т. п. [2].

[2 См. там же, с. 14.]

„Для древнерусских пародий, - пишет Д. С. Лихачев, - характерна следующая схема построения вселенной. Вселенная делится на мир настоящий, организованный, мир культуры - и мир не настоящий, не организованный, отрицательный, мир „антикультуры". В первом мире господствует благополучие и упорядоченность знаковой системы, во втором - нищета, голод, пьянство и полная спутанность всех значений. Люди во втором - босы, наги либо одеты в берестяные шлемы и лыковую обувь - лапти, рогоженные одежды, увенчаны соломенными венцами, не имеют общественного устойчивого положения и вообще какой-либо устойчивости, „мятутся меж двор", кабак заменяет им церковь, тюремный двор - монастырь, пьянство - аскетические подвиги и т. д. Все знаки означают нечто противоположное тому, что они значат в „нормальном" мире" [1].

[1 Лихачев Д. С, Панченко А. М. „Смеховой мир" Древней Руси, c. 16-17]

Не претендуя на полное и окончательное решение сложной проблемы социального смысла и социальной направленности народной смеховой культуры средневековья (проблема, несомненно, требует дальнейшего серьезного исследования), попытаемся высказать свое мнение по этому вопросу.

Представляется, что для правильного понимания указанной проблемы нужно учитывать ряд обстоятельств. Прежде всего следует принять во внимание общее отношение христианской церкви к смеху и комическому в искусстве. Для христианства характерно в целом отрицательное отношение к смеху и комическому как в жизни, так и в искусстве. Вспомним в этой связи содержание новозаветных книг. И евангелиям, и другим книгам Нового завета абсолютно чужды настроения смеха, веселья, комического. Все эти книги проникнуты настроениями скорби, страдания и в то же время надежды на скорое божественное избавление от страданий. Эмоционально-психологический комплекс, типичный для Нового завета, полностью исключает веселье и смех. „Отцы церкви" продолжили и развили эту традицию.