Книга Бездна - Анатолий Махавкин

– Не понимаю, о чём ты говоришь, – пожал плечами Казимир, отразив на бородатом лице лёгкое презрение, – но я далёк от этого. Как ты не можешь понять, непрерывными молитвами я очистил сознание от мирской скверны, засорявшей его. А записки… Ангел ещё раз явился ко мне, когда я сбился со счёта лет, и возвестил мне, что я должен бороться с исчадиями ада в средоточии зла. Поскольку тело моё было готово к любым испытаниям, ниспосланным мне Господом, а рассудок был открыт к Его слову, я стал истреблять богопротивных тварей, попадавшихся мне во время моего крестового похода.

Во время этой высокопарной тирады я обратил внимание на лицо Теодора, которое исказилось в болезненной гримасе, будто он ощущал себя не в своей тарелке. Да, откровенно говоря, я подумал, что он всё же слегка (а может, и не слегка) свернул свою башню. Все эти бредни насчёт ангелов…

Кто-то взял меня за плечо и властно увлёк назад. Оказывается, все остальные уже отвалили, оставив братьев решать свои теологические проблемы. Уходя, Зверь решил прихватить и меня.

Мы вышли из каменного «скита», как его называл Казимир, и первым, на что упал мой взгляд, оказался скрюченный Швед, сидящий на камне и обхвативший руками голову. Судя по всему, падение гиганта-бородача не пошло ему впрок. Однако никто из группы не торопился подойти к пострадавшему и предложить ему помощь. Круглый достал сигареты, и на пару с Воблой они уселись на мешке, пуская струи дыма, неторопливо ускользавшие к потолку пещеры. Зверь ранее уже высказал своё отношение к лысому, а я и вовсе не ощущал в себе задатков скорой помощи.

В общем, картина была до одури идиллической, и даже не верилось в недавнюю жуткую смерть трёх спутников. Круглый докурил сигарету и выбросил окурок, после чего приложился к неизменной фляге. Интересно, он где-то пополняет запасы или она у него такая же бездонная, как и эта чёртова пещера, по которой мы блуждаем уже четвёртые сутки.

Зверь отпустил моё плечо и сел около каменной стены, оперевшись о неё своей широченной спиной. Лицо его было абсолютно бесстрастно. Некоторое время великан сидел безмолвно, потом начал насвистывать какой-то марш. Я бы сказал – похоронный.

– Какой-то дурдом, – сказал он наконец. – Один психопат базарит с другим. Твою мать! Шизоид завёл нас в долбаную психушку и маринует по полной программе.

– Не похоже на голимый трёп, – не поддержал своего начальника Круглый. – Хрена ради они будут ломать эту комедию? Мы же не лохи на разводе, которым трут лабуду. Значит, им, в натуре, по стольнику.

Швед покачнулся и, продолжая сжимать голову ладонями, растянулся на земле. Глаза у него были закрыты, а на губах пузырилась пена. Мелькнула злорадная мысль – так тебе и надо, урод! Никаких добрых чувств у меня этот лысый гад не вызывал. Если бы он сейчас подох, никто о нём не пожалел бы.

– А если им, в натуре, за сто… – задумчиво протянула Вобла, вытаскивая изо рта сигарету и разглядывая её так, словно та могла дать нужный ответ. – Что это может означать? Откуда в наших рядах эти траханые долгожители? Да ещё так хорошо сохранившиеся.

– Они болтали о каком-то огненном потоке, – заикнулся я и тотчас заработал тяжёлый взгляд Зверя. – И нехрен на меня так смотреть! Что слышал, о том и говорю. Все слышали…

– Не, в натуре, Зверюга, – заступилась Вобла, – нефиг на пацана наезжать без причины. Он дело говорит. Давай колись, какую тему Утюг выдал, когда фаловал в эту жопу. Недаром же нам по двадцать тонн забашляли. То, что ерунду тёрли, это ясно: пройтись по пещерам, охранять долбеней от бандюков – явная лажа. Двадцатку за такое не подбрасывают.

– Точно, – поддержал её Круглый, взбалтывая флягу и прикладываясь к ней. – А теперь эта хрень зашла слишком далеко – того и гляди, задницу оторвут. На фига тогда мне эти двадцать тонн? Покойничкам нашим тоже кусок бросили, лажу наплели и привели сюда подыхать. Где гарантия, что мы не будем следующими?

– Не будете, – угрюмо отрезал Зверь, – если щёлкать не станете, как этот педик лысый. Правда, и тут ему счастье! Пристрелил бы бородатого дебила – уже валялся бы с пробитой черепушкой. Емеля хоть и чокнутый, а слов на ветер не бросает.

Мне показалось, или Зверь реально норовил уйти от темы, которая нас интересовала. Не знаю, заметил Круглый это или нет, но я собирался вмешаться. Происходящее достало меня до самой крайней степени. Ну кому понравится, если его будут регулярно опускать ниже плинтуса, ничего при этом не объясняя. Я – не Юрик, мои нервы на пределе, и если ещё одно дерьмо в этом духе произойдёт, то попросту всех перестреляю. По крайней мере тех, кого успею. Я собирался высказать всё это Зверю, но не успел.

– Зверюга, – проникновенно сказал Круглый, – ну на хрен ты нам грузишь всякую лажу? Мы чё тебя спрашиваем-то? Скажи, куда мы идём, зачем и где мы вообще, мать его так, находимся?

Зверь поднялся, башней возвышаясь над всеми нами, и от его исполинской фигуры повеяло угрозой. В прежние времена, встретив эдакое чудовище в безлюдном переулке, я бросился бы бежать со всех ног. А сейчас, очевидно, какой-то переключатель в голове от перегрузки стал в другое положение. В общем, мне было пофиг.

Это молчаливое противостояние продолжалось несколько секунд, после чего Зверь словно сник и опёрся спиной о стену каменной хижины. Его холодные глаза потускнели, точно лёд, наполнявший их, запорошило пылью.

– А если я вам скажу, что не знаю? – глухо сказал Зверь. – Не знаю, куда мы идём, зачем и где находятся эти долбаные катакомбы, в которых не действуют ни труба, ни коротковолновик, ни спутниковая связь. Не знаю – и всё. Хрена вы узнали бы то, что я вам сейчас скажу, если бы я, как и вы, не был так растерян и даже… напуган. Мне пообещали сто тонн зелени – да и двести – после, если я доставлю Емелю к нужному месту и верну его обратно. Утюг не просто так сказал вам слушаться его приказов, ведь он один знает, за каким хреном мы блуждаем по этой дыре. – Он помолчал, а потом криво ухмыльнулся и буркнул: – Но кое-какие выводы можно сделать уже сейчас. Если этим братьям-акробатьям действительно за стольник, то этот самый огненный поток, о котором они базарили, – это дерьмо, дающее долгую жизнь и здоровье. Этого добра у них – пруд пруди.

– Здорово Емеля тебя тогда… – без всякой издёвки, просто констатируя факт, сказала Вобла, но гигант всё равно поморщился, будто укусил особо злобный лимон. – Никогда не подумала бы, что сто десять килограммов можно с такой лёгкостью зашвырнуть на такое расстояние.

– Сто двадцать, – поправил её Зверь. – Когда он меня ухватил, у меня было такое ощущение, словно я попал под пресс.

– А Утюгу уже шестьдесят семь, – задумчиво сказал Круглый и потёр нос, словно ощущал предстоящую попойку, – и тубик свой он так и не залечил. Ещё года три, от силы пять, и поставят ему шикарнейший памятник из чёрного мрамора с ангелочками и плачущими бабами. Он как-то сказал, типа ему у Отара такой очень понравился.

– У мудаков вкусы сходятся, – пробормотала Вобла со странной ухмылкой и медленно согнула указательный палец, точно нажимала на спусковой крючок. – Надо будет их рядом закопать.