Книга Судьба Томаса, или Наперегонки со смертью - Дин Кунц

— Ни за что на свете не пропущу эту встречу, — заверила их миссис Фишер.

— Мы очень надеемся, что увидим там и тебя, — сказала мне Шандель.

— Мне, безусловно, хочется там побывать, мэм.

— Называй меня Шандель.

— Да, мэм. Благодарю вас, мэм.

Они вошли в придорожный ресторан.

«Харлей Дэвидсон» производил впечатление. Выглядел тихонько рычащей, всем довольной и хорошо накормленной пантерой[19].

Я, известный по тайным каналам как шофер миссис Фишер, уселся на пассажирское сиденье. А куда же еще?

Миссис Фишер развернула карамельку, бросила в рот и завела двигатель.

Когда мы выезжали со стоянки, я предложил:

— Может, нам остановиться и заправиться, мэм.

— Дорогой, один бак полон, второй — почти.

— Как такое может быть? Мы в дороге весь день.

— Вроде бы я рассказывала тебе об Одноухом Бобе.

— Вы рассказали самую малость.

— Когда дососу карамельку, расскажу еще.

Кода мы выехали на автостраду 15 и покатили на восток, я спросил:

— Откуда вы знаете Гидеона и Шандель?

— Я их познакомила.

— Вы настоящая сваха, мэм.

— Мне нравится делать людей счастливыми.

— Они живут где-то неподалеку?

— У них дом во Флориде, но по большей части они в дороге.

— Они всегда бывают в этих краях в марте?

— Нет, никакого расписания у них нет. Едут, куда им хочется в тот или иной момент.

— Вы знали, что они в Барстоу?

— Нет, дорогой. Встреча с ними — приятный сюрприз.

— Как с Энди Шефорном, когда он остановил нас.

— В каком-то смысле, — согласилась она.

— У Гидеона прекрасный голос. Он певец? А она выглядит так, будто танцует.

— Они умеют все, дитя.

— Все?

— Много, много чего. И будь уверен, эти двое всегда все делают правильно.

— В июле в Одиноком Опоссуме, так?

— Там может быть чертовски жарко, но все равно отлично.

Мы успели проехать по автостраде совсем немного, когда небо вспыхнуло огнем, и вся пустыня в изумлении подпрыгнула и продолжала подпрыгивать, когда молнии выхватывали ее из темноты, падала в темноту и вновь подпрыгивала. Гром так яростно сотрясал ночь, что казалось, Мохаве треснет под его раскатами и провалится в глубокую пещеру, свод которой держался десятки тысячелетий, а тут не выдержал.

Капли, большие, как подвески хрустальной люстры, застучали по крыше лимузина и стопорили дворники на лобовом стекле, пока миссис Фишер не придала им максимальную скорость. Но скоро капли уменьшились до размера жемчужин, хотя фейерверк продолжался еще несколько минут с необычной интенсивностью.

Когда же наконец небеса потемнели и успокоились, когда все ограничилось лишь потоками дождя, обрушивавшимися на нас, миссис Фишер заметила:

— Ничего себе зрелище. Надеюсь, оно ничего не означает.

Я только отчасти понимал, что она хотела этим сказать, потому ответил нейтрально:

— Я тоже надеюсь, что оно ничего не означает, мэм.

— Он по-прежнему у тебя на крючке, Одди?

— Ковбой? Да, мэм. Он где-то здесь. Мы его найдем.

Молния и гром вновь ввергли нас в печаль, которую мы ощутили, разговаривая с Сэнди и Четом у кассового аппарата в «Эрнестине». Какое-то время мы ехали молча, задумавшись.

Мистер Хичкок то и дело вдруг возникал в моих мыслях, примерно в той же манере, в какой он из озорства появлялся в каждом из своих фильмов. Я вновь думал о крысах и койотах и об этих строках Элиота: «Время настоящее и время прошлое/ Оба они во времени будущем/ И время будущее во времени прошлом…» Я прочитал его «Четыре квартета» раз сто и понимал смысл, несмотря на сложный язык и идеи. Но подозревал, что эти строки вертятся у меня в голове не из-за их значения в этом цикле поэм, но потому, что они выражали, и настоятельно, предупреждение об угрозе, которую я чувствовал, но осознанно определить не мог.

Это странно, но самая глубинная наша часть не может говорить с той нашей частью, которая живет под сенью этого мира. Тело — исключительно материя, мозг — и да, и нет, потому что состоит из компьютерных цепей мозговой ткани и призрачного программного обеспечения, которое на них установлено. Но самая глубинная наша часть, душа, нематериальна на все сто процентов. При этом материальное тело и нематериальная душа неразрывно связаны по эту сторону смерти и, как учат нас теологи, на Другой стороне тоже. Там душа и тело должны функционировать в полной гармонии. Поэтому, как я полагаю, проблема по эту сторону смерти в том, что с того момента, как мы подвели Господа, душа и тело превратились в две соседние страны, все еще связанные дорогами, мостами и реками, но каждая теперь говорит на своем языке. И чтобы успешно пройти по жизни, им необходимо как можно чаще правильно понимать друг друга. Но, сидя на пассажирском сиденье кабины лимузина, я не мог истолковать предупреждение самой глубинной моей части.

Мы мчались по залитой дождем автостраде, каким-то чудом оставались на проезжей части, не слетая в кактусы, как того, похоже, требовали законы физики, когда миссис Фишер нарушила уютную тишину кабины:

— Где бы ни окопались эти похитители детей, ты не можешь идти туда с этим пистолетом или с еще двумя, которые у меня есть. Тебе нужно вооружение получше.

— Я не люблю оружие, мэм.

— Разве имеет значение, любишь ты его или нет?

— Думаю, что не имеет, мэм.

— Ты делаешь то, что должен. Таким я, во всяком случае, тебя воспринимаю. Ты тот, кто делает то, что должен делать.

— Может, это не всегда то, что следует делать.

— Незачем тебе сомневаться в себе, дитя. Ты хорошо пообедал в меру зажаренными чизбургером, картофелем, луком, и, если ты хочешь хорошо пообедать еще раз, тебе необходимо должным образом вооружиться.

Дождь лил с такой силой, что в лучах фар весь мир просто таял. По сторонам автострады пустыня фосфоресцировала, словно каждый акр у нас на глазах превращался в жидкость и пытался найти дренажную решетку, чтобы излиться в нее.

— Мэм, ближайший город, в котором можно купить оружие, — Барстоу. И они не позволят вам положить деньги на прилавок и через десять минут выйти из магазина с базукой, или что там еще мне, по-вашему, необходимо. Оружие выдадут не сразу, после полицейской проверки, и все такое.

— Именно так все обстоит в Барстоу и Вегасе, но между этими городами территории хватает.