Книга Аллегро на Балканах - Александр Михайловский

Наиболее близкий к телу султана фронт проходит сейчас совсем рядом со Стамбулом по Чаталжинскому рубежу, и его, как только что выяснилось, уже частично заняли войска неверных. Султан Абдул-Гамид прекрасно запомнил кошмар тридцатилетней давности, когда русская армия так же подошла к беззащитной Османской столице и под жерлами пушек продиктовала ему условия Сан-Стефанского мира. Сейчас все еще хуже: Франция и Британия настолько озаботились усилением Германии, а также сближением с ней Османской империи и Австро-Венгрии, что и не подумают вмешиваться в русско-турецкую войну.

– Нам уже известно, что на Брестской конференции судьба Оттоманской Порты решалась пакетным способом в разделе «прочее», – сказал министр иностранных дел Ахмед Тевфик-паша. – Русская императрица выговорила себе свободу рук в Черноморских Проливах, и вообще на Балканах, в обмен на участие в антигерманском альянсе, ибо сама Россия готовилась к схватке за выживание с сильнейшим государством Европы и при полном отсутствии союзников.

– По нашим данным, это, по замыслу русских генералов, должно быть вовсе что-то невообразимое, вроде затяжных войн прошлых столетий, – сказал сераскир Мехмед Реза-паша. – Затяжная битва на заранее расчищенном для этого пространстве, новые великие китайские стены, перечеркивающие континент, армии численностью в десятки миллионов солдат. То, что русские бросили против нас на обоих фронтах – лишь небольшая часть тех сил, которые они могут задействовать в грядущей общеевропейской войне против Германии и ее союзников. А нас, смею заметить, в Петербурге, Париже и Лондоне считают как раз союзниками кайзера Вильгельма.

– Англичане уже присматривают себе деликатесные кусочки, которые они вырежут из тела нашего государства после его умерщвления русскими армиями, – скривившись как от кислого произнес Великий Визирь Мехмед Ферид-паша. – А французская пресса после некоторого периода недоумения разразилась серией злорадных статей, проводящих прямые параллели между тем, что делают русские, освобождающие единоверцев-христиан из-под нашей власти, и будущим возвращением в состав Франции отторгнутых у нее после франко-прусской войны провинций Эльзас и Лотарингия. Известия об этом к нам доставил французский пароход под нейтральным испанским флагом, на пути из Марселя в Одессу не сумевший миновать Константинополь. Одним словом, галльский петушок приободрился, распушил перья и запел: «Вперед, сыны Отчизны милой, мгновенье славы настает!», а у британского льва, в полном соответствии с законами физиологии, стал выделяться желудочный сок в предчувствии добычи, которая достанется ему безо всякого труда.

– И даже Германия послала в Средиземное море свою эскадру, – сказал сераскир Мехмед Реза-паша, – но совсем не с целью поддержать турецкую армию огнем ее орудий, а чтобы напомнить всему миру, что германский кайзер – тоже добрый христианин и не чужд сочувствия к гонимым и обиженным единоверцам.

Ахмед Тевфик-паша подвел итог:

– В таких условиях ждать помощи или хотя бы сочувствия хоть от одной европейской державы для нас не представляется возможным… Все они настроены крайне антитурецки или, по крайней мере, не видят никакой выгоды, которую можно было бы извлечь из нашей поддержки, и в то же время все понимают, что попытка перечить русской императрице чревата большими неприятностями.

– Вы, все, безродные собаки! – скрежещущим от ярости голосом сказал султан. – Что дела у нас обстоят хуже некуда, я знаю и без вас! Враг стоит у ворот Стамбула, а солдаты, что должны были его защищать, оказались окружены в крепости Эдирне и не смогут пробиться к нам на помощь. Все, что предложил нам наш сераскир для защиты османской столицы от подступающих полчищ неверных – это второй временный корпус, сформированный в вилаете Айдын, три дивизии редифа, и ни одной низама. Все, что отделяет нас от гибели – это двадцать пять тысяч аскеров старших возрастов и сомнительной лояльности, плохо вооруженных и совсем не обученных. И то же время, как нам сказали, две русских армии, нацеленные на нашу столицу, имеют до полумиллиона штыков, и следом за ними в нашу сторону шагают двести тысяч злых и опасных болгарских солдат. И это при том, что еще одна, стотысячная, болгарская армия осталась осаждать твердыню Эдирне. Что нам делать в тот момент, когда нас собираются раздавить, будто орех в железных клещах, и у нас нет сил, чтобы помешать этим планам?

– В былые времена я бы посоветовал просить у русских мира на любых условиях, – сказал Ахмед Тевфик-паша, – имея в виду, что обещания, данные неверным, не обязательны для исполнения мусульманином. Но сейчас это не возымеет никакого положительного воздействия, потому что люди, собравшиеся вокруг русской императрицы, злы, недоверчивы и наперед знают то, о чем мы не имеем представления. Уже очевидно, что объявление джихада против неверных, вылившееся в самую безобразную резню безоружных, было ошибкой, после которой русских и их родичей болгар не устроит никакое перемирие или даже мир. Теперь они хотят только, чтобы наша Османская империя окончательно прекратила свое существование. Не думаю, чтобы в сложившихся условиях хоть кто-нибудь мог гарантировать вашему султанскому величеству более-менее благополучный исход этой войны…

Абдул-Гамид Второй вскочил с подушек и уже хотел было замахать руками, затопать ногами, приказав, чтобы дерзкого, посмевшего сказать в глаза султану правду, схватили, связали и отсекли голову. И как раз в этот момент двери в Залу Совета вдруг распахнулись – и на пороге в сопровождении множества вооруженных солдат появились три государственных деятеля, хорошо знакомые всем присутствующим.

Первым из них был старенький (74 года) и многоопытный в политических делах англофил Мехмед Камиль-паша, уже два раза занимавший пост великого визиря, а до того губернаторствовавший в Восточной Румелии (будущей Болгарии), Герцеговине и Косово. Ныне этот человек являлся генерал-губернатором вилайёта Айдын, малоазийской области с преимущественно христианским населением. Того самого вилайёта, где набирался второй резервный корпус, направленный решением сераскира на защиту турецкой столицы.

Вторым был командующий этим корпусом известный генерал-смутьян Хуссейн Назым-паша – за гордый и независимый характер Абдул-Гамид не так давно закатал его в ссылку в Эрзерум. В турецкой армии его считали умным, энергичным генералом, дальновидным политиком, упрямым солдатом и просвещенным человеком. Именно поэтому его перед самой войной извлекли из ссылки и направили в Измир, поручив формировать этот самый второй резервный корпус. И именно там он, должно быть, спелся со своим единомышленником Мехмедом Камиль-пашой, который был старше его на пятнадцать лет.

Но главной декорацией в разыгрываемом спектакле (именно декорацией, а не действующим лицом) был единокровный младший брат султана Мехмед Решад-эфенди – человек настолько тучный, что было удивительно, что он вообще стоит на ногах. Тридцать лет он занимал в турецком государстве должность наследника престола, и все это время провел в изоляции, почти не интересуясь политикой и боясь за свою жизнь. По-звериному подозрительный Абдул-Гамид, сам пришедший к власти в результате переворота, подозревал, что среди турецкой элиты могут найтись люди, желающие сменить самовластного султана на безвольную и бессильную марионетку, каковой является его брат. И вот, раз Мехмед Решад-эфенди уже здесь, в окружении деятельных и решительно настроенных людей – значит, для Абдул-Гамида наступают последние мгновенья…