Книга Исчезновение Залмана - Максим Д. Шраер

За всю долгую осень Сара приезжала к Марку в Нью-Хейвен всего два раза. Обычно ей приходилось работать по субботам. Сара считала, что у Марка «свободное расписание» и ему гораздо удобнее ездить к ней в Вашингтон – то на машине, то поездом. Вместо диссертации, которую он заканчивал в ту осень, он мог бы с легкостью сочинить целый трактат об экзальтированности коротких встреч, о заговорах дорожного движения, о дьявольских пробках на хайвее, о сардонических офицерах дорожной полиции и о тех поздних свиданиях по пятницам, когда они оба – Марк и Сара – вели себя как нетерпеливые подростки.

На фоне жизни друг без друга тридцать шесть часов любви казались цепью оборванных разговоров. Субботы часто кончались ссорами, потому что Марк и Сара знали, что на следующий день им неизбежно предстоит прощание и расставание. По воскресеньям они просыпались поздно, медленно пили кофе и просматривали газеты, а потом торопились успеть в ресторан на бранч. В понедельник, когда Марк просыпался один в своей постели, неутолимый настенный календарь подмигивал ему в полуоткрытую дверь спальни. Добавьте ко всему этому еще две незавершенные главы диссертации и довольно мрачные перспективы трудоустройства, и тогда история его последней аспирантской осени будет завершена (вот только останется головокружительная ясность новоанглийского неба холодным декабрьским утром, но ведь это и вовсе не опишешь словами).

Без Сары вся его жизнь была бы заполнена диссертацией и тяжкими раздумьями. Но теперь в ней появилась новая ниша, в которой поселился его учитель Залман. Раз в неделю, в среду вечером, Марк ездил к Залману в ешиву. Он не сильно продвинулся в изучении иврита. Оказалось, что Залман был замечательным рассказчиком, но вместо того, чтобы учить Марка языку Торы и Талмуда, он рассказывал ему невероятные истории о цадиках из Галиции и с Волыни, которые во сне общаются со Всевышним. Марк, в свою очередь, пересказывал ему свои любимые рассказы или даже передавал в сокращенном виде содержание целых романов.

– Левин – это же еврейская фамилия! – воскликнул Залман, когда они дошли до «Анны Карениной», и радость блеснула в его серых глазах…

Сара не приезжала к нему в Нью-Хейвен с самого сентября – с длинного уик-энда на День труда. Наконец, в декабре, в одну из пятниц, она прилетела в Нью-Хейвен последним рейсом из Балтиморского аэропорта. В маленьком обшарпанном терминале ее модный темно-синий плащ, черный брючный костюм в узкую полоску, яркий, как жар-птица, шелковый платок и нитка жемчуга казались чужеродными, не под стать вытертым джинсам и старой замшевой куртке Марка.

– Привет, мальчик из ешивы! – сказала Сара, прильнув к нему и целуя в небритую щеку.

Она сказала это слишком громко и игриво, и некоторые пассажиры из прилетевших с нею на одном самолете невольно оглянулись. Марк был несколько смущен новым прозвищем, придуманным Сарой. Раньше она называла его просто «русский мальчик», от чего он тоже был не в восторге. Марк не отожествлял себя с понятием «русский», хотя продолжал разговаривать по-русски с родителями. Точно так же, как продолжал сдабривать уксусом пельмени, которые покупал замороженными в русском гастрономе, когда навещал родителей в Бостоне, а потом привозил в Нью-Хейвен в сумке-холодильнике и варил на ужин.

– Я бы хотела принять душ и переодеться перед едой, – сказала Сара, когда они выруливали из аэропорта. Ее левая рука уже забиралась под воротничок его рубашки. – Я по тебе соскучилась, мальчик из ешивы. Как твой диссер?

Марк молча вел машину, насвистывая «Тореадор, смелее в бой!» и делая вид, что не хочет говорить о диссертации. На самом деле он вообще ни о чем не хотел говорить.

– Ну что твой конгрессмен? – в конце концов выдавил из себя Марк.

– Босс нормально. Поехал на выходные в Окланд. У племянника крестины.

На ней было кружевное белье цвета болотной зелени, и от этого она казалась выше и стройнее в полумраке спальни. Пока она раздевалась, Марк думал о том, что его желание обладать ею теперь стало чем-то отдельным – вне разума и рассудка. Потом, уже разорвав объятья, они лежали на футоне, дымя сигаретами и притрагиваясь друг к другу краями ладоней. Сиреневые сумерки отделяли, как занавес, спальню от улицы. Наверху бразильская соседка Марка танцевала под какую-то гремучую смесь джаза и тропиков, расслабляясь после долгого дежурства в городской больнице. Марк включил ночник, и они принялись рассматривать фотографии из последнего отпуска, которые он наконец-то, спустя шесть месяцев, напечатал и разложил.

– Ну как занятия в ешиве? – спросила Сара.

– Супер!

– О чем вы там разговариваете?

– Кто – вы? – нарочно переспросил Марк.

– Ты и твой репетитор.

– О разных вещах. Об иудаизме. О смерти.

– А о женщинах вы говорите?

– Вообще-то, нет.

– Никогда?

– Ну, не то чтобы никогда, – неуверенно ответил Марк. – Мы разговариваем о браке. Иногда он рассказывает истории.

– Истории? О чем?

– На этой неделе он рассказывал мне об одном раввине, у которого жена умерла. Но потом она принялась навещать его каждый год, самой жаркой июльской ночью, и водить на прогулки по их маленькому городку. Вторая жена раввина с ума сходила от ревности.

– А твой учитель никогда не спрашивает обо мне?

– Он знает, что ты существуешь.

– Интересно! – протянула Сара. – Я просто не могу вообразить тебя в этой ешиве.

– А я вот как раз могу себе представить, как ты идешь к мессе, – съязвил Марк.

За две недели до этого в разговоре с Залманом Марк упомянул, что собирается в Вашингтон на уик-энд.

– Зачем ты едешь? – спросил Залман.

– Повидаться с подружкой.

– С подружкой? А как ее зовут?

– Сара.

– Сара? Хорошее имя. И чем она занимается?

Слегка приукрасив реальность, Марк придумал еврейскую версию Сары Флэерти. Марк и Сара познакомились в аспирантуре. Ее семья живет в Калифорнии. Отец – офтальмолог, мать – социальный работник. (На самом деле отец Сары владел в Сакраменто компанией, сдающей напрокат тяжелые грузовики, и умер от цирроза печени, а ее мать до сих пор работала кассиршей в банке.) Еврейская Сара играет на виолончели (в колледже католическая Сара пела в студенческой группе а капелла.) Его подружка Сара работала законодательным помощником в офисе сенатора от Калифорнии (настоящая Сара действительно работала в офисе республиканского конгрессмена из Бэйкерсфилда). У нее были длинные медно-рыжие волосы и голубые глаза с бирюзовым отливом (так было и на самом деле!). Залман удовлетворенно кивал, пока Марк рассказывал об этой полупридуманной Саре.

И сейчас, когда Марк лежал рядом с настоящей Сарой, он чувствовал себя дважды обманщиком, уклоняясь от ее вопросов о Залмане и ешиве. Ведь в разговорах с Залманом он всегда был честен, но вот сказать ему правду о Саре почему-то не мог.