Книга Институт благородных убийц - Анна Зимова

— Кто-то из этих взял, наверное. — Она закатила глаза, показывая пальцем на кровать жены алкоголика.

Я промолчал, прикрыв глаза и ощупывая в кармане «Х…мин», я так и носил его с собой. Витамины, которые я купил сегодня Зинаиде, были обольстительно яркими и стоили кучу денег. Баночка же с «Х…мином» — малюсенькая, из безыскусного прозрачного стекла, которая сверху венчается резиновой плебейской шапочкой, обошлась мне в копейки. Я часто сжимал пузырек в кулаке. Рассеянно вертел его в пальцах, даже не отдавая себе отчета в том, что делаю. Дома, когда никто не видел, зачем-то доставал лекарство и подолгу рассматривал. Иногда даже высыпал облатку-другую на ладонь. Они были совершенно невесомые.

Интересный нюанс. Вчера Лера гадала мне на картах Таро, каким будет предстоящий день. Чтобы не пререкаться с ней, согласился на эту процедуру. Оказывается, она каждый день гадает себе, что ее ждет. Рехнуться можно. Ни разу ее за этим не заставал. В этой семье у каждого свои секреты — я пишу в дневник, чтобы не сойти с ума, Лера колдует со своими картами. Мать ворует потихоньку в ателье, точнее, воровала. Теперь, верно, заведет себе какое-нибудь другое развлечение.

Я не слушал внимательно всего, что она говорила, но помню, что смысл главной, центральной карты был «Все с ног на голову. Фатальность обстоятельств». Второе значение — «Отсрочка или крах планов». Вот все и сбылось.

Итак, отсрочка или крах планов. Точнее не скажешь. Только сейчас, посидев какое-то время в одиночестве, осознал, что же сегодня произошло. Почему ее сердце не скакнуло так, чтобы все решилось само собой? Теперь все «отсрочилось», как выразились Таро. В больнице убивать ее слишком рискованно, чего доброго, вовремя заметят, откачают. Что меня беспокоит — хватит ли мне теперь терпения. Хватит ли сил для того, чтобы снова привести в действие внезапно остановившийся механизм. В последнее время я жил, такое ощущение, только благодаря силе воли. Через не хочу ел. Почти не спал. Думал — еще немного и отдохну, нужно лишь потерпеть. Организм работал, подчиняясь цели. Теперь цель отодвинули. А я, как это ни смешно звучит, уже настроился на убийство. Вытерпеть бы, не сломаться. Пора спать. Голова болит.

Глава 15

Что я испытал, когда услышал, что Зинаида умерла? Люди, которые описывают свою первую эмоцию в такой момент, хором говорят: «Я не мог поверить». Меня посетила именно эта мысль. В самом прямом ее смысле, без прикрас. На секунду я решил, что это ошибка, что речь идет о ком-то другом. Что врач что-то напутал. Но он подтвердил.

В палате на Зинаидиной кровати лежало уже другое, полосатое одеяло и высилась вздутая подушка в чистой наволочке. Я сел и попытался сосредоточиться. Жена алкоголика, синяки которой уже побледнели, улыбнулась мне трусливо, древняя старуха, как всегда, бессмысленно. «Я же звонил ей тридцать минут назад! — сказал я. — Тридцать минут назад она была жива!» — «Вы же сами понимаете, в ее возрасте от медицины уже мало что зависит, — торговался со мной обеспокоенно врач, — тромбоз и сердечная недостаточность при малоподвижном образе жизни — частое явление». Врач наверняка принял мою горячность за гнев. Еще бы ему не волноваться — вчера он с шутками-прибаутками говорил, что Зинаида осталась в больнице еще на день только его спокойствия ради, что диагноз «инфаркт» не подтвердился. Что Зинаиде при правильном образе жизни и «таких заботливых родственниках», как мы, светит еще несколько счастливых лет. Что он подумывает о том, чтобы пригласить ее на танцы… А когда я, наконец, приехал утром ее забирать, он вынужден признаться мне, что Зинаида умерла. «Ей всего-то хотели взять кровь напоследок из вены, чтобы посмотреть уровень сахара! — сетовал он уже в который раз, — простой забор крови. И ровно в этот момент нужно было оторваться тромбу. Мы даже не успели довезти ее до операционной». Я молчал. «Вы понимаете, что ничего уже сделать было нельзя?» — настаивал он.

Я, наконец, осмыслил. Осознал. Накатила какая-то слабость. Внутри расплылось что-то тяжелое, придавило к клетчатому покрывалу. Если и ждали меня где-то ликование и радость оттого, что старуха скончалась, то между мной и ими тогда еще лежала пропасть. Сначала мне было просто до оцепенения страшно.

Я в больнице. В окне, в просвете между жалюзи узкие полосы неяркого рассвета. Вот пузырек с «Х…мином», первым делом я почему-то решил проверить его, сунув руку в карман. Я обследую его прохладную округлость рукой, достаю его, смотрю на россыпь желтых облаток. Он по-прежнему не распечатанный. Кладу обратно в карман. Зинаида умерла. Потрясающий, точно рассчитанный апперкот судьбы. Раз — и тебя отодвинули в сторонку со всеми твоими планами и чаяниями, и показали высокий класс.

Я забрал с тумбочки чашку, чайную ложку и зеркальце, а конфеты, непочатую пачку салфеток и газеты предложил соседкам. Жена алкоголика принялась многословно благодарить меня.

Собирая меня к ней, мать ругалась на чем свет стоит. Говорила, что мы ей все вот уже где сидим — хорошо знакомая чехарда ничего не значащих слов. Утренняя психологическая разминка. Фоновый шум. Она налила в термос супу, чтобы я покормил Зинаиду, перед тем как вывести ее на улицу. Зинаида умерла за двадцать минут до моего прихода, и малость этого разрыва во времени шокировала меня. Не скоропостижность смерти, а именно тот факт, что Зинаида не дождалась меня всего ничего.

«Нет, ну ты подумай, — первое, что сказала мама, когда я позвонил ей, — а я ей пальто упаковала». Свою выписку Зинаида хотела обставить помпезно и затребовала привезти ей для этого дня ее выходное пальто — серо-лиловое, с довольно приличным еще воротником из каракуля. Пальто хранилось в глубине пропахшего нафталином шкафа, придавленное штабелем одежды, и не видело божьего света уже год. Зинаида надевала его так редко, что заломы, образовавшиеся за долгую лежку, не успевали расправиться. Мать обработала пальто одежной щеткой и попыталась отпарить, так что оно стало выглядеть довольно прилично.

С удивлением я понял, что мать плачет. Она думает, что ей жаль Зинаиду. Но это простая физиологическая реакция на произошедшее. Случилось что-то страшное, и из глаз выделилась влага. Разрядка. Ей в тот момент было хорошо. Я ей позавидовал. Скоро она придет в себя и с энтузиазмом примется за ремонт квартиры. Я знал, что на поминках она будет произносить криводушные фразы о том, каким хорошим человеком была покойная, предвидел уже мамины потуги показать, что мы вовсе не рады Зинаидиной смерти.

Когда я вышел из палаты и столкнулся нос к носу с Сашей, вздрогнул. Я совсем забыл про него. Глаза у него были еще более бешеные, чем в прошлый раз.

— Я все знаю, — поднял он руку.

У меня зазвонил телефон.

— Сына, — сказала мама, — я подумала. Поминки, наверное, стоит у нее организовать. Мало ли, кто-нибудь захочет прийти из тех, кого мы не знаем.

— Сейчас не самое подходящее время.

— Придется, конечно, потратиться, но мы не жлобы какие-нибудь…

Я повесил трубку.

Как же быстро все-таки работает у нее мозг. Две минуты ей потребовалось, чтобы от слез перейти к прозе жизни. Точнее, прозе смерти.