Книга Зимняя вода - Сюзанна Янссон

Сейчас они сидели на солнышке у дома, с подветренной стороны, откуда открывался вид на дорожную развязку и два пастбища для коров, пили кофе, прикрыв глаза, и время от времени лениво обменивались репликами.

— Как тут красиво, — сказала Майя. — Шведская глушь во всей ее красе.

Они обвели глазами пейзаж и констатировали, что соседские пчелы кружат возле дуба в саду другого соседа. Наверное, пчел лучше не заводить, у них свои недостатки.

Тогда, может быть, овец? Он уже давно об этом подумывал.

— Я слышала, они тоже норовят сбежать, — заметила Майя. — Столько возни с ограждениями и прочим.

— Тогда, возможно, курочек, — предложил Бекке. — Мне кажется, к курам я готов.

— Боже мой, неужели можно быть готовым к курицам? — воскликнула Майя.

Через четверть часа они снова принялись за работу. Бекке вернулся в сарай. Майя продолжила писать тексты и отмечать идеи в записной книжке, ее водный проект близился к концу, и на середине предложения вдруг перестала писать ручка.

Она отправилась на кухню поискать похожую, но там лежали только карандаши и перьевые ручки. Тогда Майя продолжила поиски на письменном столе в гостиной, за которым никто никогда не сидел. В одном из ящиков она нашла черный фломастер и вернулась к работе.

Не успела она написать и трех фраз, как ее словно током пронзило.

Что-то было в этом фломастере, в том, как он писал, словно в два слоя, оставляя след, похожий на лыжню.

И тут время остановилось, она сама удивилась такой сильной реакции, но тело почуяло что-то еще до того, как подключился мозг, жгучая волна узнавания пронзила ее с головы до ног. Где-то она это раньше видела, причем при каких-то важных обстоятельствах, но никак не могла вспомнить где.

Она посмотрела на стержень фломастера. Он раздваивался. Тогда Майя начала писать, держа фломастер под углом. Кончик стержня сжался и вывел одну линию.

Чувство узнавания становилось все сильнее, оно сопровождалось отторжением, страшным отторжением, грохочущим внутри и вызывающим тошноту, при этом Майя все не могла вспомнить, в чем дело, просто знала, что это очень важно.

И тут ее озарило, с такой силой, что она чуть не раскололась пополам.

Письма.

Письмо, которое кто-то опустил в почтовый ящик Мартина. Последнее предупреждение. Она заметила, что первые буквы были написаны фломастером с раздвоенным кончиком. То же самое с письмом, полученным клубом гидроциклистов — его Майе показывала на компьютере сотрудница полиции.

Тут нет повода для волнений, подумала Майя. Просто совпадение. А может быть, все старые фломастеры так пишут?

Майя вернулась к письменному столу и снова выдвинула ящики.

В одном вперемешку лежали канцелярские принадлежности: скрепки, скобы для степлера, карандаши, точилки. Во втором — два картриджа для лазерного принтера.

А в третьем… Майе даже плохо стало, когда она это увидела.

В третьем ящике лежали обычные белые листы бумаги, а еще — тетрадь в линейку формата А5. И в придачу стопка конвертов светло-голубого цвета.

Майя пошатнулась, схватилась за стол, словно ее ударили в солнечное сплетение, начала задыхаться, ища опоры, объяснений.

«Помоги мне, — пронеслось в голове. — Спаси меня. Я этого не вынесу».

И тут он появился в дверях. Сделал несколько шагов вперед, заполнив собой весь прямоугольник света, превратился в одну сплошную наползающую тьму.

Голова у Майи кружилась, в глазах потемнело, по всему телу выступил холодный пот.

— Эй, как дела? — услышала она его вопрос. Он приближался к ней, словно живая гора, сейчас он действительно был горой, а она озером, высохшим озерцом, пятнышком, фактически ничем.

Она почувствовала, как его руки обвили ее талию, как он поднял ее и положил на диван. Потом вышел и вернулся с чем-то мокрым и холодным, положил это ей на лоб.

— Майя?

— Прости, — выдавила она из себя. — Я… потеряла сознание. Наверное, слишком поспешно встала. У меня низкое давление.

Он погладил ее по волосам, по руке.

Она видела, как он косится на пол, куда она уронила фломастер, на открытый ящик стола, где виднеются тетрадь и конверты.

— Ты что-то искала в столе? — спросил он.

Кажется, у него изменился голос, куда девалась вся его мягкость?

— Я… — произнесла она слабым голосом, переходя на шепот. — Я не помню. Мне надо отдохнуть.

— Ты уверена, что нормально себя чувствуешь?

— Вроде да.

— Я принесу воды.

Бекке вернулся со стаканом, поставил его на стол. Затем сел в кресло, просто сидел и смотрел на Майю.

— Как ты меня напугала, — сказал он.

Она не ответила. Приподнялась и сделала глоток воды.

— Извини, я не нарочно.

Он снова взглянул на стол. Встал, поднял фломастер с пола, положил его на место и задвинул ящик. Опять сел.

Они долго молчали.

— Пойду приготовлю ланч, — произнес он наконец и вышел на кухню.

Майя задумалась, где лежат ее вещи и что ей нужно взять. Пришла к выводу, что тут нет ничего такого, без чего ей не обойтись, хотелось просто уйти, сбежать отсюда как можно скорее.

Она встала с дивана и направилась в прихожую.

— Поеду домой, — сказала она, обуваясь.

— Прямо сейчас?

— Да. Мне надо. У меня там лекарство, которое я принимаю, — соврала она.

— Но… не можешь же ты сесть за руль. Ты только что упала в обморок.

— Не упала. Чуть не упала.

Он подошел к ней, обнял и притянул к себе. Все его тепло куда-то улетучилось, тело казалось деревянным.

— Что-то случилось? Ты не такая, как всегда.

Майя помотала головой.

— Просто меня… все это немного выбило из колеи. Я хочу поехать домой и отдохнуть.

— Хорошо.

Он произнес это сухо, совершенно бесцветным голосом.

* * *

Она ушла так, как никогда раньше от него не уходила, как никогда ни от кого не уходила, с болью в груди от любви, смешанной с паникой, страхом от того, что он сделал, кем он на самом деле был.

Вернувшись домой, она тут же поднялась на чердак и легла, в полном изнеможении, в голове хаотично скакали мысли.

В глубине души она была удивлена собственной реакцией, тем, что она так разволновалась. Ведь ее нельзя было назвать ни наивной, ни пугливой. За годы сотрудничества с полицией она повстречала достаточно злодеев, лжецов и людей, склонных к насилию. Она научилась смотреть на ближайшее окружение немного со стороны, воспринимать его с долей скепсиса. Но, как она теперь понимала, это не относилось к Бекке. Хоть она и никогда не признавалась себе в этом, она на все сто процентов верила в его честность, в его природную доброту.