Книга Ангелы Эванжелины - Алеся Лис

Он с тихим глухим стоном зарывается в мои волосы, целует в макушку, висок, щеку, находит мои губы. В его ласках столько отчаянья, тоски и одновременно надежды, что мое бедное влюбленное сердце не выдерживает, осыпаясь тысячей кусочков и возрождаясь снова. Я таю, плавлюсь в его объятиях, наслаждаясь каждым поцелуем с терпким привкусом горечи и обиды, раскрываюсь навстречу, дарю свою душу, потому что иначе не могу. По-другому не могу. Не умею.

— Женя, — шепчет он, прерываясь, и прижимается лбом к моему лбу, стараясь успокоить дыхание.

Я тоже прерывисто дышу, ощущая, как из груди вырывается сердце, а в ушах набатом бьется пульс. Его руки гладят мою спину, перебирают спутанные, растрепанные волосы, проводят по плечам, словно он до сих пор не верит в мое возвращение.

— Моя Женя…

От этих слов становится сладко-сладко в груди, словно разливается теплая тягучая патока.

— Твоя, — тихо соглашаюсь, боясь спугнуть момент, нарушить то хрупкое чувство, которое только-только начало зарождаться между нами. Только вот мой ли ты?

Рассвет расползается жарким заревом, являя пылающий полукруг солнечного диска, прогревая остывший за ночь воздух, высушивая бусинки росы на стеблях трав, пронизывая нитями лучей каменные арки переходов. Прощай ночь Миана, здравствуй день…

Аккуратно высвобождаюсь из объятий и встречаюсь с горящим взглядом любимого.

— Я сделала это, — тихо говорю. — С Гленном все будет в порядке.

На мгновенье глаза Эмерея вспыхивают яркими искрами, полыхая ярче рассвета.

— И ты осталась… — он берет мою руку и нежно целует пальцы. — Со мной, с нами.

— Осталась, — хрипло выдыхаю, опуская ресницы. — Желание было всего одно, и я хотела, чтоб Гленн жил.

— А остаться со мной не хотела? Зачем забрала мои воспоминания? Ведь это твоих рук дело? — хмурится мужчина, но руку мою не выпускает, а наоборот переплетает наши пальцы.

— Я не хотела, чтоб ты чувствовал себя виноватым, — отвожу взгляд, понимая насколько детской и глупой была моя выходка. — Но я, правда, не знала, что так получится. Во всем виноват Стрижик.

— Стрижик? — удивляется граф.

— Эгрегор, — еще тише говорю. — Эгрегор Леолы. Он мне все это время помогал и делал все возможное, чтоб я смогла спасти Гленна.

Мне трудно упоминать покойную жену Теодора, тем более что я мгновенно ощущаю, как каменеет тело Теодора после моих слов о ней. Но не рассказать об этом тоже не могу.

— Я не знала, что это. Мне все Клейвоант объяснил, там, в храме… — добавляю, как будто оправдываясь.

Мой рассказ занимает не много времени, и пока я говорю, избегаю смотреть в глаза Эмерею, боясь увидеть там отголоски любви к жене. Знаю, что ревновать к мертвым глупо и очень некрасиво, но ничего с собой поделать не могу. Несколько раз на протяжении всего повествования я пытаюсь отстраниться, но рука Теодора лишь крепче сжимается вокруг моей талии, мешая отодвинуться хоть на сантиметр.

— Так все и было, — заканчиваю рассказ, и, наконец, нахожу в себе смелость поднять голову и встретится с ним взглядом…

— Нам просто поразительно повезло попасть именно в тот храм, где спрятали камень, — снова целует мои пальцы Эмерей.

— Дело не в этом, — продолжаю, немного удивленная его отстраненной реакцией на все сказанное. — Оказывается, в какой бы храм мы не пришли, камень все равно бы появился. Ты был прав, каждый из учеников твоего предка поработал над защитой артефакта. Беатабас призвал духов охранять капища, Лейтумайт с помощью телепортационной магии научил камень приходить к зовущему его, спрятав в пространственно-временном кармане, Треораинт, использовал ментальные возможности, сделав так, чтоб артефакт чувствовал голос лишь чистого сердцем и помыслами, а Регладуин закрыл храм, и для входа нужно было замедлить течение времени.

— Не зря древние слыли мудрецами, — задумчиво заключает граф и, слегка вздохнув, добавляет. — А нас, пожалуй, уже дома заждались. Давай перекусим, и будем уже отправляться назад в Айнвернис.

— Давай, — покорно соглашаюсь, торопливо поднимаясь с его колен. И на этот раз мне никто не препятствует.

Глава 25

Утренний лес выглядит совсем по-другому, нежели ночной, не таким жутким и пугающим, а наоборот — сказочным и волшебным. Сквозь сочную зеленую листву просвечивается голубое небо, и хоть половина деревьев не может похвастаться пышными кронами, а некоторые и вовсе красуются высохшими стволами и ветками, все равно это больше не выглядит устрашающе, а скорее жалко и убого.

Теперь нам некуда спешить, лошади идут спокойным шагом, я мерно покачиваюсь в седле, то и дело принимаясь клевать носом. Плотный завтрак и бессонная ночь дают о себе знать, и я уже несколько раз просыпаюсь от того, что едва не падаю. В конце концов, Теодор не выдерживает и пересаживает меня к себе на колени. А я даже и не думаю сопротивляться. Во-первых, наездница из меня по-прежнему так себе, и не привычное к нагрузками тело побаливает от долгой скачки, во-вторых, я прекрасно понимаю, что действительно довольно-таки уставшая и легко могу упасть, сломав при этом шею и, в-третьих, чего уж греха таить, мне просто нравится быть поближе к Теодору.

Слегка поерзав и удобнее устроившись на графских коленях, я с облегчением вздыхаю и чуть откидываюсь ему на руку. Спина ужасно ноет, как и все тело, и сидеть ровно достаточно трудно.

— Устала? — скорее утверждает, чем спрашивает Эмерей.

— Немножко, — киваю в ответ, взглянув на мужчину из-под ресниц.

— Так может, поспи пока. До следующего привала ехать несколько часов, — предлагает граф, чуть крепче обнимая меня за талию и помогая принять наиболее комфортное положение.

Тихонько вздыхаю и вновь ерзаю, пытаясь настроиться на сон. Вот странное дело — в глаза, будто кто-то песок насыпал, а уснуть ну никак не получается.

— Ну, чего ты елозишь? — ворчит мужчина. Видимо своими движениями я ему немного мешаю. — Что тебя беспокоит?

Сажусь прямо, чтоб заглянуть ему в глаза и встречаю внимательный серьезный взгляд Эмерея, который с неподдельным интересом изучает мое обеспокоенное выражение лица, заставляя смутится.

— Я не понимаю, кто я тебе, — едва слышно бормочу, не зная как поточнее объяснить то чувство раздрая, которое поселилось у меня в душе.

— Женя, неужели не ясно? — улыбается уголком губ граф.

— Нет, не ясно, — хмурюсь. — Пока что я слышала от тебя, что ты мой опекун.

Легкая обида, как я ее не сдерживаю, а все же проскальзывает в моем голосе.

— Я полагал, что с недавних пор между нами отношения изменились, — хмыкает он.

— Это ты полагал. Я же ничего конкретного не услышала, — хмуро разглядываю свои руки, опуская взгляд.

— Женя, ты поразительная, — непонятно чему радуется мой собеседник. — После того, что было, после того, что мы пережили вместе, ты еще сомневаешься в моем отношении к тебе?