Книга Только на одну ночь - Джина Шэй
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ну…
У отчима, так у отчима…
Вообще, Света даже не догадывалась, как близко подобралась к ней бывшая жена Козыря-старшего. Ведь Кристина Сергеевна Козырь дама была состоятельная — весьма известная в определенных кругах пианистка. Собственно и с первым мужем Кристина познакомилась не где-нибудь, а на собственном концерте, и в замужестве не прекращала мотаться по гастролям. Нет, с Эдом она, конечно, проводила много времени, он никогда бы не сказал, что его родители были все в работе и никогда не находили на него времени. Отнюдь. Просто родители чаще всего с Эдом были как-то по отдельности, а пересекались между собой обычно где-то за его спиной. Семейные праздники — ну, хоть тут все были втроем, но и то обычно ненадолго.
Уже став сильно постарше, Эд понял, мать хочет второго ребенка, а отец — почему-то не хочет. И мать отчего-то лезла от этого факта на стену, пыталась найти проблему в себе, увлеклась косметологией и пластической хирургией в рамках ухода за собой любимой, но это не очень-то помогло. Эд отправился в Гарвард, вернулся оттуда уже к разводу родителей.
Большой взрослый мальчик Эдуард Александрович Козырь не то чтобы расстроился, но радостного в этом факте все-равно не нашел ничего. Ну да, родители — взрослые люди, у них своя личная жизнь, но мать рыдала и заламывала руки всякий раз, когда речь заходила о причинах развода, а отец отмалчивался.
Это уже потом Эд понял, что если он не замечал скандалов родителей — это не значит, что их не было. И если он считал, что все у родителей нормально — это не значило, что у отца и матери действительно все было нормально, и они друг дружке подходили. И что Тема для отца, это не “седина в голову, бес в ребро”, а единственный способ выпускать на волю самое себя и получать то, что ему было действительно нужно. Контроль. Власть. Подчинение. Возможность причинять боль. Все это Эд понял потом. Когда сам оказался в Теме… Когда Тема опутала своими щупальцами и его самого.
Андрей Андреевич Неберт действительно существовал среди учредителей журнала “Estilo”. И Антон Андреевич Неберт тоже существовал как его сын, с одной только разницей — маленькому Антошке был годик от роду, и он был младшим сводным братом Эда.
И вообще-то, насколько знал Эд, мать целенаправленно охмуряла Неберта, чтобы насолить любовнице бывшего мужа, особенно когда стало очевидно, что отец Эда не вечен, а ангиосаркома ему эту вечность укоротила до неприлично маленьких размеров.
Кристина дожидалась смерти бывшего мужа, чтобы он уж точно ей не помешал, но что-то в процессе охмурения пошло не так, и Кристина Сергеевна Козырь внезапно вышла замуж и родила еще одного ребенка, хотя этого в её планах точно не было.
Вообще-то мать Эда абсолютно серьезно увлеклась новым мужем, даже последний год не выносила Эду мозг тем, что до “этой стервы” надо все-таки добраться, а до Сапфиры неприятности так и не дошли, но видимо, это было временным просветлением.
Вообще-то, насколько Эд знал отчима (хотя какой там отчим, так, новый муж матери) — мужик он был обстоятельный, и не пускал жену в дела бизнеса. И не позволял в них лезть. Но… Кажется, мать нашла его слабое место, заставив добиться увольнения Светы.
Отчим ответил Эду не сразу. Вообще-то он был чрезвычайно деловой мужик, и отвлекать его Эд не любил. Вроде как сейчас по положению и сравнялись, а все-равно было ощущение легкого восхищения.
И отчим Эда, конечно, послушал, кашлянул в трубку, объяснил, что-почему-зачем, и настойчиво посоветовал сначала разобраться с матерью. Ему-то, мол, вернуть Светлане Клингер место вообще проблемы не составит, но он сделал уступку не кому-нибудь, а любимой женщине, и пока она сама свое мнение не поменяет — он напрягаться не будет.
Разговор с матерью у Эда вышел долгий. Никаким другим ему он и не виделся, никаким другим ему стать и не светило. При этом Эд не высказал матери не единого упрека, но высказал одну только просьбу, а потом долго уговаривал и обосновывал, зачем ему это нужно.
Эд прекрасно знал мать, Эд прекрасно знал её отношение к Свете, сам его нахватался, по верхам, только растерял по дороге. И не могло все это объяснение занять мало времени. А с учетом того, что мать порывалась рыдать через каждую сказанную реплику Эда и все приходилось начинать сначала, — разговор затянулся просто катастрофически. Честно говоря, Эд еле успел провернуть задуманный им торопливый маневр.
Он толком не знал, что конкретно случилось, как прошло увольнение, но догадывался, что не без его участия в этом, потому что иначе бы претензию за предательство Сапфира ему столь завуалированно бы не выдвинула.
И от этого обвинения нужно было отбиться, тем более Эд был не виноват в её увольнении. Ну… Почти не виноват, да.
Мама уселась на заднее сиденье машины, и тут же начала изображать глубокий обморок. Ну, выделываться — это святое, ей, наверное, надо было в актрисы подаваться, может, был бы прок. Но пришла все-таки. Значит, не все так безнадежно, как можно было подумать.
— Эдичек, ну что за блажь такая? — трагично поинтересовалась мать. — Зачем тебе именно эта ш…
Эд глянул на мать искоса и договаривать свою “метафору” она не стала.
Вот пожалуйста, тебе тридцать один год, ты выпускник гребанного Гарварда, уже собственноручно провернул два поглощения мелких, но перспективных на фармацевтическом рынке рыбешек, для целой кучи людей ты беспринципный мудак и сволочь, которая удавится из-за пары копеек, а для матери ты вечный Эдичек… И нет, это не бесило. Это в общем и целом устраивало. Должны же были существовать в мире вот такие вот парадоксы.
— Эдичек, ну, может, все-таки не стоит? — И новый заход воззвания к совести Эда. Ну, для матери можно было отковырять в залежах пару ложечек этой самой совести. Только для неё. Но лучше не сегодня.
— Ну, это же всего лишь моя просьба, мама, — ровно произнес Эд, заводя машину. — Ты можешь отказаться, ты можешь не вылезать из машины, ты можешь вызвать такси и поехать домой. Я, разумеется, не обижусь. Просто очень огорчусь…
Ну, не то чтобы очень… И наверное, мать обманывать все-таки не стоило, Эд уже давно вышел из такого возраста, где не купленный леденец разбивал ему сердце и наносил глубочайшую моральную травму. Но он-то помнил, каким страшным преступлением в мире Кристины Сергеевны Козырь была грустная физиономия тогда еще единственного сыночка. Сколько нянь было уволено из-за этого — не сосчитать… Ну, если не напрягаться, конечно — не сосчитать.
