Книга Вот теперь ты пожалеешь, Кулакова! - Маргарита Дюжева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Этого я допустить не могла. Любовь любовью, но жизнь у каждого своя.
***
Мама вернулась домой ближе к вечеру, пребывая в отличном расположении духа и сверкая словно начищенный бриллиант. Наверное, все со своей подруженькой обсудили, распланировали мою жизнь от и до, решили, как будут контролировать, учить уму разуму, вести бестолковую молодежь за руку в светлое будущее.
Что ж, пришло время расстроить мамочку, обрушив все ее благие планы до самого основания.
— Мама! — вышла к ней на кухню, в тот самый момент, когда она, напевая себе под нос, заваривала чай в изящной фарфоровой кружечке, которую ей привез из Китая, один из любимых выпускников. Этой кружечкой она пользовалась только в исключительных случаях, по праздникам.
— Да, доченька? — развернулась ко мне с милейшей улыбкой.
— Я подумала, и пришла к выводу, что квартира Юлии Николаевны мне не подходит, — не стала ходить вокруг да около и сразу озвучила свое решение.
Улыбка медленно стекла с лица родительницы.
— Что? То есть как не подходит? Все отлично подходит!
— Нет, — строго покачала головой.
— Дина, не дури! Это замечательный вариант! И не дорого, и под присмотром!
— Вот как раз присмотр мне и не нужен.
— Так. Хватит! — она звонко поставила кружку на стол, так что бедный фарфор негодующе зазвенел, — я больше не могу выносить твои капризы. Или ты переезжаешь в эту квартиру, или не переезжаешь вообще! Все. Это не обсуждается!
— Ты права. Обсуждений больше не будет, — просто согласилась я и ушла к себе в комнату.
Маменька влетела следом ровно через пять секунд.
— И как это понимать?
— Ты все прекрасно понимаешь, не притворяйся, — я снова села за компьютер, открыла документ и попыталась продолжить работу.
— Нет уж, дорогая моя, поясни! — мать стояла надо мной как надзиратель, грозно сложив руки на груди.
— Что тут пояснять? Я перееду после Нового года. Квартиру выберу сама. Вернее, уже выбрала. Никаких Юлий Николаевн под боком, никаких «присмотров», никакого общения с противным Стасом.
— Дина! Как тебе не стыдно? Приятный молодой человек! Умный! Начитанный! Воспитанный!
— Рукожопый, поверхностный и самовлюбленный, умеющий только за столом сидеть, да о пустом разглагольствовать. Неопрятный, неприятный и…рукожопый, — повторяюсь, но плевать.
— Внешность в человеке не главное, — назидательно произнесла она.
— То-то ты за отца замуж вышла. Высокий, здоровенный, первый красавец в универе, — не удержавшись подколола ее.
— Я выбрала его не поэтому! — тут же взвилась маменька.
— Знаю. У вас любовь. Вот и я любви хочу, но не со Стасом.
— Вам просто надо больше общаться.
— Тебе надо — ты и общайся, — пожала плечами, — а я, пожалуй, воздержусь от этого сомнительного удовольствия.
— Как ты разговариваешь с матерью? — видя, что на меня не действуют ее увещевания, она решила включить режим грозной родительницы. Она в детстве всегда так делала, заставляя прогибаться под ее волю. Только детство давно прошло, а она этого никак не могла понять.
— Спокойно разговариваю, предельно вежливо, в миллионный раз пытаясь донести очевидные вещи, — я только отмахнулась. Мое терпение уже настолько истончилось, так надоело всегда молчать, угождать и быть примерной дочерью, что мамины грозные взгляды на меня просто не действовали. Видать, иммунитет выработался, — возвращаемся к теме моего переезда. Хочу сразу предупредить. Ключей от моей квартиры у вас не будет.
— В смысле! — она чуть не подавилась от возмущения, — как это ключей у нас не будет? А если вдруг случится что-то? Если вдруг нам потребуется внезапно придти, посмотреть…
— Проверить, — закончила за нее фразу.
— Да даже если проверить! Что такого? Мы, как родители, имеем право на доступ в твое жилище. Вдруг у тебя вообще ничего не получится, тогда заберем домой.
Нет, это просто не выносимо!
— Все у меня получится, — прошипела я, ни капли в этом не сомневалась. Я все смогу, все сумею, только надо вырваться из золотой клетки и зажить своей жизнью.
— Ерунда, — пренебрежительно фыркнула она, подчеркивая мою никчемность, как взрослого человека.
Я вскочила на ноги и гневно посмотрела на маму:
— Передай Юлии Николаевне, что я не нуждаюсь в ее помощи. У меня уже есть квартира на примете. Неплохая, близко от работы. Я уже внесла аванс.
Только услышав о деньгах, родительница поняла, что я настроена серьезно. У нее аж лицо перекосило от гнева.
— Зачем? Здесь и дешевле, и удобнее! — мама заметалась и стороны в сторону, заламывая руки. Ее утонченное лицо, обычно отличающееся аристократической бледностью, пошло пунцовыми пятнами. Ладно хоть не вспомнила свой любимый прием: упасть в обморок и жалобным голосом просить воды.
— Кому, мама? Кому???
— Всем! — отрезала она.
— Ты хотела сказать всем, кроме меня? — я безнадежно махнула рукой, — в общем, спасибо, что попытались помочь и решить мою проблему с квартирой, но я как-нибудь сама справлюсь.
— Какая же ты неблагодарная, — маменька не на шутку разошлась, — мы для тебя все, а ты нос воротишь! Людей хороших напрягли, договорились начет жилья. Только въезжай и живи, а тебе опять не так! Не слишком ли много капризов, дорогая? — сурово на меня уставилась, пытаясь профессиональным взглядом матерого учителя придавить к полу, завалив неподъемными кирпичами вины.
— Никаких капризов, — ответила отстраненно и снова села за работу, — Все, мама, разговор закрыт. Извини, мне надо работать.
Мать еще постояла у меня над душой, разглагольствуя о том, что они с отцом всю жизнь только ради меня старались, а я выросла неблагодарной хамкой, не слушаюсь, не ценю их заботу. Я молчала. Кипела внутри, но молчала, потому что продолжать дальше этот разговор — не было смысла. Мы ходили кругами, я раз за разом повторяла одно и то же, а она меня не слышала, игнорировала все разумные доводы, давила, гнула свою линию.
Спустя десять минут, устав в пустую сотрясать воздух, она ушла, сердито хлопнув дверью, а я со стоном ткнулась лбом в клавиатуру, прикрыла глаза и замерла.
Не могу больше. Замучили.
Действительно, скорее бы уж переехать. Лучше жить неподалеку, и ходить к ним в гости три… да хоть пять раз в неделю, чем вот так — постоянно на нервах, на ножах, не имея ни единой возможности спокойно вздохнуть. Невыносимо!
Обстановка накалилась до предела. После того, как я отказалась переезжать под теплое крылышко Юлии Николаевны, маменька просто озверела и развернула широкомасштабные боевые действия. В ход шло все. И ругань, и слезы, и холодный игнор. Не достучавшись до моей совести и дочерней покорности, они принялась возделывать во мне чувство вины. Дескать я такая-сякая, не люблю, не ценю, а они всю жизнь только ради меня и старались, не ели, не пили, в обносках ходили, лишь бы у девочки все было. А девочка выросла и нарисовала им свиную морду — работу выбрала не ту, советов не слушает, мужиками замечательными раскидывается.