Книга Кассандра пила массандру - Дарья Симонова

Боже, что за клубок! Что это за боевая группа для сбора компромата на Савву Лёвшина! Кто-то явно хочет его уничтожить. Да что его — весь его бизнес… Вот только почему эти «демоны Чарли» встречаются в таком шумном месте. Сейчас что, у заговорщиков, как в тридцатых годах, мода на джаз?

— Мама! — крикнул он из своей комнаты. — К вам кто-нибудь приходил?

Из кухни в ответ лишь бубнил зомбоящик и доносился аромат итальянского чечевичного супа — единственного, который Савва выносил. Мама считала, что, если сын пожаловал, надо накормить его горячей адской кашицей. Потому что жидкая пища целительна, полезна и редка в рационе преуспевающего ребенка-трудоголика.

— Мама! — раздраженно повторил Савва, войдя на кухню. — Кто-то был у вас недавно? У меня из ящика пропала одна вещь.

— Да ты что? Кто мог взять, подумай сам! Какая вещь-то?! — затараторила мама.

— Лекарство! Очень мощное, мне привезли его из Китая, здесь оно не продается, — оттарабанил Савва в ответ щадящую версию.

— Лекарство? Тебе нездоровится? Что у тебя болит?! — Встревоженные вопросы посыпались как из рога изобилия.

— Да ничего не болит! — отмахнулся Савва. — Просто чтобы мозги взбодрить! Для концентрации внимания. Мне вот как раз сейчас позарез надо… а лекарство пропало! Из моего стола. Вот как такое может быть?

— Ну, Савенок, я не трогала! Я даже представить не могу… да кто у меня был — да никого! Разве что тетя Надя с дядей Борей заходили… — началось припоминание друзей семьи. — Ну а папа Лева же в пансионате, ты знаешь.

— Это он сейчас в пансионате. А раньше… может, к нему кто-то приходил?

— Ну кто к нему, тот ведь и ко мне, — резонно заметила мама с невинным видом, искренне не понимающим, в чем дело.

Глухо. Папа Лева? Но это совсем не его почерк. У него открытость — это идефикс. Если предположить такую фантастику — что он взял тот злополучный конверт, то он бы вывесил об этом записку на холодильнике и раз двадцать нервно позвонил бы Савве. А если бы он еще идентифицировал волшебное зелье, то сынок давно бы уже был уложен в наркологическую клинику со строгим режимом. Нет, папа Лева совершенно неспособен нарушать закон и моральные нормы. Он родимый зануда. Он патологически нормален.

Савва вдруг с обжигающей ясностью понял: пока он выстраивает завиральные пиар-стратегии и следит за веселящимися людьми, кто-то следит за ним. А ему совсем не до веселья! Он угрюмо борется с желанием позвонить Рубену, чтобы снова попасть к волшебнику-Химику. Ему позарез необходимо откровение! И плевать, что и София, и Влада, и этот чертов Рубик опутаны зловещими связями. Плевать, что кольцо заговора вокруг Саввы сужается. Попади он снова в ту нирвану — и ему откроется путь…

Надо уехать. Сбежать?! Пускай… И взять с собой эту идиотку Владу! Тем самым ее обезвредив. И однажды она все расскажет. Очень скоро. И все наладится. Наваждение стихнет. Потому что у Саввы всегда все под контролем.

Никаких сбоев. Все просчитано. Математический подход дает легкость. И ничего больше не нужно. А все проблемы — из-за страхов и лишних привязанностей. Привязанность — вот самая большая проблема человечества. Надо записать эту мысль…

Вернувшись к себе, Савва впервые напился один. Погруженное в приятный туман сознание извлекло из резервуаров памяти… не что иное, как детское Евангелие Людмилы Гавриловны. Да-да, атеистам тоже снится младенец Иисус, детские иррациональные впечатления никто не отменял. Няня иногда усаживала Савву рядом с собой и показывала чудные офорты, которыми было иллюстрировано старинное издание. Одна картинка особенно впечатляла — Бог Сын не такой, как везде. Лохматый, большеглазый и пронзительный, тянущий ручки вверх. Пятилетний Савва был далек от толкований, но вот нынешний… Нынешнему казалось, что этот малыш с ярко выраженными семитскими чертами о чем-то хотел предупредить. Вот как раз о толкованиях! О том, что вы, ребята, все не так поняли. И вообще, «господа, вы звери» — но это уже из другого фильма. Но звери вы все равно!

Изданный в 1912 году, это был Иисус двадцатого века. Он предупреждал и молил о пощаде. Но услышан не был. Мы изобретем современного Иисуса! Он будет… совсем другим. Совсем… На этой ноте Савва уснул, так и не познав образа нового Бога.

* * *

Когда раздался звонок домофона, Василий уже дремал. Сногсшибательные новости семейства Кадочниковых по контрасту с приятным вечером привели его в состояние растерянного бессилия. Настасья Кирилловна была на пределе, и разговор прервался, почти не начавшись. Она не просто не знала, что делать, — она не понимала, как об этом говорить. А уж просить помощи — увольте! Базилевс, конечно, эту помощь предлагал, и немедленно, но чем он мог помочь… Настя твердила о какой-то адвокатше, которая то ли взялась за дело, то ли только собирается, а «…Зеленцова — это была фикция! Этот якобы адвокат — совсем не адвокат, а ее любовник, бывший сотрудник органов, уволенный за пьянку! И он ее бросил… А перед этим бросил пить, в чем есть определенная закономерность — с Зеленцовой ведь без ста грамм не разберешься. Вот и вся история!». Словом, дальше — полная неизвестность.

Потом Насте, кажется, позвонил зять, и она переключилась на него. Строго говоря, Василий так и не понял, что Настю шокирует больше — Илюшина антисамоволка в застенки, совершенное им преступление или сам мотив. Сам предательский мотив, читай, ожившая школьная любовь… И если начистоту, была в ее словах мстительная нота: дескать, хочешь страдать из-за романтики, старый остолоп, — так страдай! Только ведь ты всю семью в эти страдания тащишь, а у тебя беременная дочь…

И в тот момент, когда Базилевс уже начал проваливаться в сон, раздался ночной звонок в дверь. В первый миг он не придал этому значения — опять кто-то из пьяной квартиры на пятом этаже ломится ко всем подряд! Но некто был настойчив и не желал по обыкновению местных пьяниц трезвонить ко всем — он пришел по Васину душу.

— Суббота, открывай! — послышалось в домофонной трубке. — Пусти старика!

Матерь Божья! Агапыч… Вася зачем-то лихорадочно считал, сколько лет они не виделись. Лет двадцать? В принципе логично — после стольких лет прийти ночью без звонка и прочих мещанских условностей. Именно так и имеет смысл жить. Именно так.

— Не, я все понимаю… — усмехнулся Агапов. — Но иначе у меня не вышло. Ну вот как, скажи, можно звонить человеку, когда всю жизнь не виделись? Что я должен был тебе сказать? Понятия не имею! Я подумал — нет! Надо рожа к роже. Так честнее.

Вася хохотнул. «Узнаю шельмеца!» Хотя и «рожей к роже» он все равно не знал, что говорить. Ну, рассказывай?! Как эту жизнь расскажешь… Он был просто рад. Тому единственному человеку на свете, с кем можно побыть младшим и незнающим. У кого есть именно тот ответ, который тебе сейчас нужен. Кто появляется раз в тысячу лет, как благая весть — но таки его можно дождаться…

— Пойду посмотрю, чем тебя угостить хотя бы, — встрепенулся Вася.

— Да погоди ты, Суббота! Я ж не жрать к тебе пришел в три часа ночи! У меня, кстати, с собой орешки есть…