Книга Я выбираю... - Алиса Евстигнеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И я решила, а почему бы и нет? Рационально решила, головой. Про тело и душу как-то не подумала. Кирилл был меня лет на пятнадцать старше меня, статный, поджарый. Он был настолько откровенно мужчиной, что я от этого немного терялась. Опыт моих единственных отношений заключался в Ваньке, а он для меня всё ещё оставался мальчиком-курсантом. Ара тоже как взрослый мною не воспринимался, мы же с ним по сути росли вместе. А вот Кирилл… Он был совершенно иным, с ним уже было не до игр и не до моих выкаблучиваний. Здесь было либо да, либо нет, и не морочь мне девочка голову.
Так и получилось, что он оказался у меня дома. На свой территории от чего-то казалось надёжней. Жила я одна, возраст давно перевалил за двадцать, так что можно было всё. Мы начали целоваться ещё в коридоре, как только захлопнулась входная дверь. Ему очень хотелось, а я не могла понять, как взрослый мужчина может быть таким несдержанным. Разве это не прерогатива юности? Или нет?
Кирилл ловкими движениями стаскивал с меня одежду, уверенно водя своими руками по моему телу. Он был нежным и при этом очень настойчивым, и я невольно начала сравнивать его с Ваней. Вернее с тем, что ощущала в те моменты, когда меня касался Чемезов. И по-всякому выходило, что ощущения не совпадали. К Ваньке меня тянуло, а тут же вроде как надо было. Я отвечала на автомате, негнущимися пальцами расстёгивала его рубашку, шевелила губами, изгибала спину и откидывала голову назад под его натиском. Наверное, он бы так и взял меня в прихожей, если б я не засопротивлялась:
— Пошли в комнату, там кровать, — прохрипела я. Звучало как порыв страсти, а на самом деле у меня просто горло от волнения пересохло.
Кирилл с затуманенным взглядом подхватил меня на руки и понёс в спальню, и всё было почти хорошо, если б он своим бедром не задел цветочный горшок. Герман рухнул с комода, и звук разбившегося горшка разнёсся по моей квартире подобно грому. Сорвалась с его рук и, рухнув на пол, завыла над кучей земли, из-под которой торчало зелёное дерево и отпавшие от него лимоны.
Кирилла я, конечно, напугала. Он очень быстренько оделся и ретировался за дверь. Видимо решил, зачем связываться с сумасшедшей. Впрочем, я не сразу заметила его уход. Весь вечер провозилась над Германом. Пересадила его в новый горшок. Извинялась, каялась, давала какие-то обещания. Он выжил, но наказал меня тем, что целых два года не давал лимонов. Я его потом от греха подальше в офис утащила. Всё равно там больше времени проводила, чем дома.
К слову, Кирилл со мной после этого лично отказался работать, а я сделала себе зарубку в голове: «Не иметь романов на работе».
С личной жизнью у меня так и не заладилось. Для души у меня был Кирсанов, по которому всё так же можно было сохнуть. Я даже предприняла неловкую попытку перевести наши отношения на новый уровень.
Мы с ним как-то ужинали в ресторане, и я выдала своё великое: «Артур, ты мне нравишься». Он не сразу понял, про что я. А как понял, так в истерику впал. Больно, как же больно это было. Когда вот так понимаешь, что твои чувства никому нахрен не сдались. Он был готов дружить, а любить… Любить тогда он умел только себя.
Нет, у меня будут и другие мужчины. Или вернее попытки. Я буду ходить на свидания, улыбаться. С двумя даже решусь переспать. Но удовлетворения это не им, не мне не принесёт.
Всё это время я буду оправдывать свою фригидность и холодность любовью к Артуру.
Тогда почему же мне опять начал сниться Чемезов? Неужели как напоминание об ошибках прошлого? Да я уже поняла, что все эти года предавала себя, живя чужими интересами и не своей жизнью.
— Но, блин, Ваня, ты-то тут причём?! — опять заговорила я с пустотой. — Я не буду тебя искать, слышишь меня? Не буду!
Несмотря на то, что утро по-хозяйски входило в свои права, погода начила портиться. Поднялся ветер, опять стало темнеть из-за набежавших облаков.
Я ещё какое-то время повздыхала над неправильностью своей жизни.
Ехала к родителям, а думаю о Чемезове. Как это называется? Очередное моё безумие, никак иначе.
Совершенно неожиданно пошёл дождь. Я сначала побежала к машине, а потом забила. Шла по полю и наслаждалась всё усиливающимся дождём. А потом ливануло так, что стало уже всё равно, как быстро я дойду до машины. Даже первые раскаты грома меня не напугали.
Ступала по мокрой траве, лужам и грязи, жадно ловя ртом капли. Вздрагивала всем телом при каждой вспышке молнии.
И тут до меня дошло окончательно и бесповоротно, что вот она я! Живая и мокрая иду навстречу сегодняшнему дню. Кажется, я действительно вернулась.
Дождь с грозой я пережила в поле, впитывая в себя всё буйство природы. Завершилось оно так же быстро, как и началось, облака разошлись, уступая место солнцу. Только в воздухе остался висеть запах озона и свежести. Я была насквозь мокрая, в спортивных туфлях противно хлюпало, но меня это веселило. Было хорошо. Просто хорошо, без всяких условий или правил.
Мою красную машинку было видно издалека. Шла к ней и улыбалась, словно приветствуя старого друга. Впрочем, старый друг нашёлся тут же. Стоял, уперевшись руками на мокрый капот, и нагло разглядывал меня, ухмыляясь своей сволочной улыбкой. Вот и прошлое моё объявилось.
— Даже боюсь спросить, как ты здесь оказался.
— Птичка на хвосте принесла.
— Придушить бы эту птичку.
— Да ладно тебе, — махнул рукой Державин. — Пусть Артур поживёт, ему вон, отцом скоро становиться. Там и помучается.
— Артур? — неподдельно удивилась я. Вообще-то была уверена, что это Максим озаботился моей дальнейшей судьбой.
Влад ничего не стал отвечать. Протянул мне свою ладонь для рукопожатия, я сначала с сомнением на неё посмотрела, а потом первая же полезла к нему обниматься, на что Державин лишь довольно засмеялся:
— Чё, Илюшка, соскучилась по дядюшке Владу?
Я окинула Державина пристальным взглядом и поняла, что, да, соскучилась. Он мало изменился за прошедшие года. Такой же невысокий, смешной, с оттопыренными ушами, только может быть более округлым стал. Я похлопала по его животу.
— Смотрю нас тут неплохо кормят?
— Ещё как, — ни чуть не смущаясь, заулыбался он. — Жена старается.
— Жена?
— А ты как думала? Жена… и две дочери в довесок. Боль моя, — притворно заворчал он.
Мне стало смешно.