Книга После Рима. Книга вторая. Anno Domini 430–800 - Гай Аноним
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Немецкий историк Иероним Вольф в XVI веке назвал Восточную Римскую империю «Византийской», Византией, по имени городка Византии, на месте которого расположен Константинополь. Не слишком грамотные жители империи этого слова не знали и просто не поняли бы, о чем идет речь, а образованные римляне удивились бы, так как встречали его только в литературном, насыщенном архаизмами языке греческих писателей и историков. Но с XV века государство ромеев не просто исчезло с карты, а и лишилось права голоса: теперь было важно лишь то, что о нем думали и писали западноевропейские ученые.
Авторы этой книги вслед за рядом современных историков полагают, что Византией исторически корректно называть государство, существовавшее с середины VII века на территориях восточной части Римской империи, которые та сумела отстоять от исламского нашествия. Римская империя сократилась до Византии не ранее захвата арабами Александрии в 641 году по Рождеству Христову.
В самой Византии этого никогда не забывали.
В 527 году в Северной Африке правили вандалы, в Испании — вестготы, в Галлии — франки и бургунды, а Италия и древний Рим были владениями остготов. От державы, когда-то простиравшейся по всем берегам Средиземного моря, остались Балканы и Пелопоннес, Малая Азия, Сирия, Палестина, Египет. Все это были владения Восточной Римской империи.
Восточная Римская империя уже тогда поражала иностранцев своим богатством и великолепием, многочисленным и лояльным населением, устойчивым и необычным государственным устройством, одной из основ которого было народное волеизъявление.
Зосим ошибся, считая, что христианизация Римской империи означала гибель античной культуры. Ранняя христианская церковь действительно страдала изрядным фундаментализмом и была чужда знанию и наследию прошлого. Но к VI веку крайности более или менее сгладились. Компромиссные решения, которыми так славен Восток с его искусством торговаться и мастерством выходить на взаимно приемлемые договоренности, привели к тому, что при частичном вытравливании античной традиции на ее основе бурно развилась другая, не менее сложная и высокоинтеллектуальная.
Императоры стали христианами и уже не могли объявлять себя богами, но тенденция к слиянию религии и власти не исчезла. Эти две ветви оплели друг друга, поддерживая одна другую, и такая конструкция обрела небывалую устойчивость.
Христианские богословы Востока высоко ценили классическую античную литературу и считали ее необходимой для обучения красоте языка и стиля. Некоторые языческие храмы, конечно, разрушали, не исключая чудесные Серапейон и Марнейон, но многие из них перекроили и приспособили к нуждам христианских общин. Новопостроенные христианские церкви украшались растительными орнаментами и сценами Ветхого и Нового Завета, персонажи которых носили тоги. На улицах Константинополя по-прежнему красовались статуи богов и богинь, служа примером компромиссного решения: если красота не станет объектом поклонения («идолом»), она должна жить. Самый яркий пример восточноримской терпимости — храмовая статуя Аполлона на одной из площадей: ее просто назвали статуей Константина, не сбив даже короны из лучей солнца на голове.
Лучшим опровержением мнений Зосима, утверждавшего, будто строительством Константинополя, новой столицы, Константин ограбил Римскую империю для удовлетворения тщеславия, был сам великий город. Он раскинулся на узком мысе между морем и одной из лучших природных гаваней мира, заливом Золотой Рог. Со стороны суши город окружало двойное кольцо стен, сложенных из каменных блоков толщиной в пять с половиной метров.
Стены прикрывали Константинополь и со стороны моря, образуя две закрытые гавани. Правда, в городе не было водных источников, но эту проблему решили строительством акведуков и подземных цистерн-хранилищ. Сколько бы ни было за тысячу лет осад, блокад и приступов, враг, не имевший пушек, всякий раз упирался в эти грандиозные укрепления и отходил ни с чем.
Прекрасные здания, центральная площадь Августеон, богато украшенный ипподром, парадная резиденция императоров, Большой дворец и несколько дворцов поменьше, храмы и соборы — все это ослепляло роскошью, вызывало у горожан чувство гордости, а гостей пробирало до глубины души. Богатства и мощь империи словно указывали потрясенному иностранцу: центр христианского мира — здесь. Склонись!
В V–VI веках большинство населения Восточной Римской империи было христианским, а порой и истово христианским. Святые, отшельники, аскеты и подвижники были окружены поклонением народа. В тонкости доктринальных споров были вовлечены все классы общества, Церковь пользовалась непреложным авторитетом, а храмы представляли собой огромные комплексы, включающие больницы, приюты для бедных и склады с продовольствием, которое раздавали в целях благотворительности. Десятки тысяч человек пользовались щедротами церкви, получая бесплатные еду и кров.
К зороастризму, иудаизму и некоторым другим культам, не приемлющим жертвоприношений, христианская империя относилась терпимо. К религиям, которые требовали приносить жертвы, отношение было иным. Со времен Феодосия I репрессивные законы угрожали и язычникам, и еретикам как государственным преступникам, потому что инакомыслие одно время приняло характер раскола с гражданским обществом.
А это уже было вопросом внутренней безопасности империи.
Политическое устройство Римской империи V–VI веков было как минимум необычным. В Константинополе извлекли уроки из кризиса III века и из пережитых Западом бед, не желая их повторения. В опасном и зыбком постантичном мире отсутствие грани между светской и религиозной властью обеспечивало устойчивость и преемственность. Конечно, узурпатор мог захватить престол интригой или оружием, но ему в любом случае пришлось бы пройти обязательную религиозную церемонию утверждения во власти, а церковных иерархов никто не мог заставить провести такую церемонию беззаконно.
Предположим маловероятное: узурпатору удалось запугать и подчинить немалую числом и авторитетную церковную верхушку. Следующий этап введения нового императора во власть был не по плечу тем, кто рвался к трону, не обеспечив определенной степени консенсуса с народом. Народ собирался на Константинопольском ипподроме и давал согласие (или несогласие!) на воцарение нового правителя. При появлении претендента в императорской ложе его приветствовали сто тысяч собравшихся, и это приветствие было дозволением править.
Ипподромная часть церемонии была небезопасной. Величественный, фантастический Константинополь уже к 500 году был безнадежно перенаселен. Управлять его темпераментными жителями, способными взорваться от малой искры, было сложно. Религиозный диспут мог вылиться в уличные бои, а несогласие народа с решением императора или с трактовкой религиозной доктрины — перерасти в погром и разнести целый городской район.
В нашей первой книге уже говорилось о попытке в 404 году выслать из столицы популярного епископа Иоанна Хризостома (Иоанна Златоуста) за высказывание неподобающего мнения о супруге императора. Инцидент завершился сожжением собора Святой Софии, а также здания сената вместе с портиком, украшенным статуями муз из цветного мрамора. Так что новоизбранный император, направляясь на ипподром по длинному коридору, соединяющему дворец с императорской ложей, знал, что стотысячное сборище может взорваться протестом — то есть смертным приговором.
